Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но пока этого не происходило, и я каждый вечер запиралась в своей комнате, рыдая в подушку. Серьёзно, моё лицо покрылось красными пятнами, глаза стали красными, и под ними появились мешки. Я стала похожа на девочку из фильма ужасов. Я больше не была симпатичной, но это меня совсем не волновало, как не волновало и то, что Тони целую неделю не звонил мне. Он был занят, как и мой отец. Они нашли необъяснимую улику. Тщательно проверив следы, проведя кучу анализов, отправив мазок краски, которым был сделан знак «А», они ещё раз убедились в том, что это никто иной, как маньяк, решивший снова дать знать о себе. Но вот, что было странно: знака не было весь день, его не было ровно до тех пор, пока Кевин не зашёл в столовую своего дома. Неужели убийца отказывается от своих принципов и убивает, не предупредив заранее?
Полиция построила кучу догадок о том, что маньяк мог специально только лишь ранить Кевина, как когда-то Метьюза. Но порезы рядом с сердцем Кевина говорили лишь о том, что его действительно хотели убить. Чем ему не угодил обычный мальчик? Всё просто, решили люди, Кевин выступил на школьной конференции с речью об объединении жителей Тенебриса. Теперь в нашем городе нельзя даже заикаться об этом? Неужели теперь он отомстит всем, кто готов идти против него.
Я долго не могла понять, могу ли теперь я покинуть город или хотя бы не ходить в школу, раз убийца сам нарушил свой уговор. Я ничего не могла понять. Я долго боялась всего этого. Ночью мне снились кошмары, иногда я просыпалась посередине ночи с криками о том, что чувствую, как на меня смотрит маньяк, теперь я дрожала при виде буквы «А», я боялась всего, мне действительно было страшно, я и не замечала, как начинала сходить с ума.
В один из пасмурных дней, когда солнце нарочно скрылось за тучами, по улице разбежался серый туман, а ветер бушевал сильнее, чем обычно. В школе с Грейс мы строили свои догадки.
— То, что маньяк разозлился на Кева из-за его речи, это понятно, — сказала я. — Но тогда, он должен был лишь ранить его, поэтому Кевин выживет. Помнишь, как Метьюз разозлил его? Он ведь сделал так же, только ранил его, Юз ведь не умер.
Грейс только слушала меня, поедая свой банановый пудинг, который ненавидела с самого детства. Я не обратила внимания на то, как быстро она отказалась от детской привычки. Серьёзно, у нас не было желания обращать внимания на такие мелочи.
— Надеюсь, — прошептал она. — Он будет жить.
— Конечно, будет, — уверила её я.
— Белл, — она посмотрела на меня своим привычным взглядом, он говорил, что она намного мудрее меня, она знает всё, что будет наперёд. — Всё будет хорошо.
Она была уже пятым человеком по счёту, который говорит мне, что всё наладится. И она была пятым человеком по счёту, словам которого я не спешила верить.
— Сходим сегодня к нему в больницу? — предложила Грейс.
— Да, — улыбнулась я. — Я давно там не была.
— Я была там три дня назад, — сказала Грейс.
— А я вчера.
— Хорошо, буду ждать тебя после уроков на школьном дворе, — она быстро скидала еду на поднос, вытерла слезу, прокатившуюся по щеке, и поспешила уйти.
Что-то волновало её, я чувствовала, какие сомнения бушуют у неё внутри, чувствовала каждый её тяжёлый вздох, я даже слышала ход её мыслей. У неё всё было плохо. Не спрашиваете, чем вызваны её переживания, я не знаю, хоть и была её подругой, и поверьте, будь вы её другом, вы не знали бы так же. Но вы узнаете скоро. Ответы на многие вопросы найдутся, я обещаю.
Пятым уроком была химия. Химия стала тем самым предметом, который я прогуливала теперь постоянно. В этом кабинете напрягало абсолютно всё: кресло мистера Келли, которое он купил, когда получил повышение, пустая парта Кевина, за которой когда-то мы сидели с ним вместе, такая же пустая парта, за которой сидел Генри Абердин, третья жертва убийцы. Помнится мне, были времена, когда в кабинете химии меня напрягало лишь то, что мистер Келли может в любую минуту попросить меня составить уравнение реакции, в которых я никогда не была сильна, или то, что он абсолютно в любое время может устроить контрольную, собрать тетради с домашним заданием или даже позвонить моему отцу, когда снова заметит, что мы с Кевином смеёмся на уроках. Так странно. Времена пронеслись так быстро. Теперь я боюсь совсем других вещей.
Я могла прогуливать химию абсолютно в любом месте школы, ко мне никто бы не имел претензий. Все, казалось, смирились с тем, что в этот кабинет я больше не зайду никогда. Я села на школьное окно, забросив ноги на подоконник. Теперь сорок пять минут я проведу за тем, что буду листать ленту в инстаграме, проверять обновления в других сетях, чатиться с Эрикой, или может мне будет не так уж и лень списать домашнее по французскому.
Но я не сделала ничего из намеченного. По коридору шёл Фил, усталый и сонный. Он смотрел в пол, стараясь избегать встречи взглядом с кем-то из ребят. Я прекрасно знаю, почему люди наклоняют голову — боятся показать людям свои слёзы. Он шёл, шатаясь, иногда натыкаясь на железные шкафчики, наверное, опять выпил пару бутылок пива перед сном. В любом случае, он был таким же слабым, какой стала и я. Впервые в жизни я видела, как ломается человек.
Он остановился возле своего шкафчика, хотел открыть его, но заметил меня. Я неуклюже махнула ему рукой в знак приветствия. Он он не ответил, он просто умчался, громко стукнув дверью мужского туалета, в который забежал.
Игнорирование, пожалуй, одна из самых тяжёлых вещей, которая может причинить человеку боль. Я хотела не пойти за ним, в конце концов, мне тоже было плохо, я так же, как и он нуждалась в утешении, в словах, что всё будет отлично. Я не считала себя обязанной бежать за ним, утешать и говорить то, во что не верила сама, и я не собиралась делать этого лишь потому, что видела, как ему плохо.
