Ехать недалеко. Трогаюсь с места.

* * *

Впервые за всю жизнь внимательно рассматриваю Собор. По адресу он относится к Двадцать пятой улице, так что во время патрулирования я мимо не езжу – не мой участок. Вид Собора жалок. Почти все окна выбиты. На главной двери – табличка «Предназначено под снос». Колокольня возвышается с восточной стороны, но колокола давно сняты. Интересно, кто их спас… А может, утилизировал?

Останавливаю машину прямо у крыльца. Дергаю все двери по очереди. Заперто. Обхожу здание. Задняя дверь раскрыта, ее держит только цепочка. Подныриваю под цепочку. Вот я внутри.

Сразу же слышатся приглушенные голоса. Инстинктивно замираю, навостряю уши. Может, раздастся хриплый, резкий голос Кейси. Но, похоже, ее здесь нет. Все голоса незнакомые. И все – очень тихие. Если б не великолепная церковная акустика, я бы вообще ни слова не уловила. Фразы эхом отскакивают от битой мраморной плитки пола, от стен, от потолочных сводов. Произнесенные шепотом, теплые, скользят ко мне по слою ледяного воздуха.

– Если б только… Этого и следовало ждать… На днях… До тех пор, пока…

В Соборе царят два запаха. Первый мне знаком с детских лет, с того периода, когда я регулярно ходила в церковь. Это запах тонколистых молитвенников, пыльных бархатных подушечек, что лежат на скамеечках для коленопреклонения. Теплый, добрый, надежный запах. Ассоциируется с рождественской ярмаркой и спектаклем, со Святым Распятием. Второй запах тянется за неприкаянными, бездомными, бесприютными. Неотделим от них. И его я тоже узнаю́ безошибочно. Два острых световых луча, как два копья, вонзились в пол основной части здания. Она называется «неф». Слово возникает в мозгу со скоростью вспышки, сопровождается видением: сестра Жозефа, моя любимая школьная наставница, чертит на доске план католического храма, пишет: «неф», «алтарь», «апсида», «часовня», «баптистерий». И мое любимое – «сакристия». Все их помню назубок.

Очень медленно световые копья растворяются, тают, как сахар в напитке. И теперь видны люди. На всех скамьях. Сидят с терпеливыми лицами, будто дожидаясь мессы. Стоят. Занимают за амвоном кресла, больше похожие на троны. Всего здесь человек двадцать-тридцать. Может, больше.

Тишину вспарывает младенческий плач. Разговоры прекращаются, но через минуту жужжат по-прежнему. Чувствую желание отыскать этого ребенка, схватить, унести и спрятать.

Мимо меня, почти толкнув, проскакивает женщина. Бросает на ходу:

– Чего растопырилась?

– Извините… – мямлю я. Спохватываюсь, бегу за ней.

– Постойте! Можно вас спросить?..

Женщина останавливается спиной ко мне, медлит обернуться.

– Вы не видели Кейси? Или Конни? Или Дока?

Свет почти не проникает в боковой неф, где мы находимся. Лицо женщины едва различимо. Но хорошо видно, как она напрягается при звуках названных мною имен. Мне достается подозрительный взгляд.

– Наверху поищи, – советует женщина, кивнув на темный дверной проем. Сама дверь снята с петель, стоит, прислоненная к стене. В проеме угадывается лестница.

Начинаю подъем. Теперь голосов из главного зала почти не слышно. Не знаю, куда иду. С каждым шагом воздух все холоднее. Освещаю путь сотовым телефоном. Боковым зрением вижу: кто-то копошится с обеих сторон. Мыши, наверное, а может, тараканы. Или просто многолетняя пыль.

Лестница покрыта полугнилым ковром, что позволяет передвигаться беззвучно. Считаю ступени. Двадцать. Сорок. Лестничная площадка. Дверь. Я ее подергала, приложилась к ней плечом. Дверь не поддалась.

После шестидесятой ступени в лестничный колодец вливается порция слабого света. Двустворчатая дверь с двумя слепыми квадратами – наверное, в них были витражи. Ну да – они-то, разбитые вдребезги, и хрустят у меня под ногами. По ту сторону слышны голоса.

Надавливаю на дверную ручку. Не заперто.

Я – на самом верху. На открытом воздухе. И первая, кого я вижу, – Кейси.

Она прислонилась к парапету высотой до пояса. Парапет по периметру защищает площадку, где раньше был колокол. Спиной ко мне, глядя на Кейси, стоит Коннор Макклатчи. Есть здесь и еще один мужчина – и он тоже пока меня не заметил. Понятно: забрались на верхотуру, чтобы потолковать без свидетелей.

Ловлю взгляд сестры.

Еще прежде, чем тот, второй, оборачивается, я узнаю́ его. Это Лафферти. Лысая голова, характерная осанка, высокий рост, легкая сутулость – проблемы с позвоночником, как мне помнится из болтовни Эдди.

Ладонь сама ложится на рукоять пистолета. В следующую секунду он выхвачен и нацелен на Лафферти.

– Руки вверх!

Тон – рабочий. Полицейский. Вынесенный из детства, позаимствованный у Кейси, Полы и остальных девчонок, с которыми я росла. Резкий, командный тон. Здорово пригождался этим девчонкам в школе, на работе, да и вообще. А что, если и они его усвоили не от хорошей жизни?

Мужчины – оба – резко разворачиваются. Я не ошиблась. Это Лафферти и Макклатчи. Причем Лафферти не сразу меня узнаёт, не в первую секунду. Я ведь в штатском. Я выпадаю из контекста. Утром я не успела принять душ, взгляд у меня дикий, несвежие волосы кое-как собраны в пучок. Я измотана и напряжена.

– Какие люди! – Лафферти вымучивает улыбку. Послушно поднимает руки. – Да неужто это Мик?

– Руки вверх, кому сказала!

Коннор Макклатчи наконец-то повинуется.

– Отошел от нее, Макклатчи! – продолжаю я.

Слишком близко он стоит к моей сестре – на расстоянии вытянутой руки. Не знаю, сколько футов до нефа, но рисковать сестрой не собираюсь. А Кейси-то! Зачем к парапету прислонилась? Как не понимает? Внизу шаги, покашливания, голоса слились в невнятный, не поддающийся расшифровке гул.

– Куда отходить-то? – бурчит Макклатчи. Кажется, при прошлой встрече он таким тощим все же не был.

– Куда хочешь. Вон, напротив стань.

Эдди Лафферти продолжает склабиться, будто выискивает причины – зачем я пришла; будто причины могут быть пикантными. Будто мы четверо можем быть как-то связаны.

– Мики, ты что – тоже под прикрытием? – выдает Лафферти.

Не отвечаю. Глаза бы на него не глядели. Но и выпускать его из виду нельзя. Ни на мгновение. Я растеряна – на ком сфокусироваться? На Лафферти? На Макклатчи? Кейси стоит за спиной Лафферти. Вдруг понимаю: она пытается что-то сказать мне одними губами.

Сосредоточиваюсь. Кейси чуть заметно кивает в сторону Макклатчи. Губы продолжают двигаться, но слов я не разбираю. «Он…» Он – что? «Я».

Пока я занята расшифровкой, Лафферти напружинивается – так поступают полицейские перед тем, как броситься в погоню. Бросается – не в погоню, конечно, а на меня. Валит на пол. Выбивает оружие. Пистолет разражается выстрелом. Пуля расколола плитку в потолке, пистолет скользит по гнилому ковру.