Внизу, в нефе, замирает женский крик. Дальше – тишина.

Лафферти навис надо мной, ногами взял меня будто в клещи.

Макклатчи отделяется от парапета, перехватывает мое оружие.

Не рискую шелохнуться. Едва дышу. Из этого положения хорошо виден свод колокольни. Видно даже, куда угодила пуля. Вон, в тусклом луче оседает пыль – это кусок штукатурки отвалился. Потолок, некогда выкрашенный небесно-голубой краской, неумолимо облезает. В углу притулилось птичье гнездо.

Эхо выстрела до сих пор отдается в ушах. Если б не оно, тишина в Соборе была бы гробовая.

Перед мысленным взором встает Томас. Что с ним будет, если я умру прямо сегодня? Получается, я недалеко ушла от своей матери. Мы обе зависимы, различие только в природе зависимостей. Наркотическую легко выявить и осудить – а такую зависимость, как моя, не сразу определишь. Впрочем, она не менее пагубна. Ибо имеет отношение к уверенности в собственной правоте, которую называют еще воображаемым представлением о себе – или гордыней.

С запоздалым, бесполезным раскаянием думаю: «Прости меня, Томас, прости, сынок… Как жаль с тобой расставаться!»

Несколько секунд проходят в тишине. Макклатчи, завладевший пистолетом, держит его как-то странно – наверное, впервые в жизни. Пожалуй, сам не ведает, что творит. Этим можно воспользоваться. Пока я размышляю, как именно, Макклатчи командует, обращаясь к Лафферти:

– На колени!

Тот смотрит недоуменно, однако повинуется.

– Руки держи так, чтоб я их видел, – продолжает Макклатчи. Косится на меня, уточняет: – Я правильно делаю?

Приподнимаю голову. Здорово лбом стукнулась. До сих пор в глазах двоится. И шея ноет.

– Вставай давай, – говорит мне Макклатчи.

Кейси поспешно кивает. Со скрипом поднимаюсь.

Макклатчи делает что-то непонятное – не спуская с мушки Лафферти, боком придвигается ко мне. Вот мы стоим плечом к плечу. Макклатчи возвращает пистолет.

– Ты с ним получше обращаться умеешь. А я не знаю, с какого конца пули выпускать.

Едва я беру пистолет, Макклатчи закладывает руки за голову, одновременно выдохнув с облегчением. Шагает к самому краю, облокачивается, озирает окрестности.

Кто-то идет. Снизу слышны шаги. Одно напряженное мгновение не знаю, куда направить пистолет – на люк или на Лафферти. Появляются вооруженные Ди Паоло с Нуэном.

– Бросьте оружие, Мики, – мягко произносит Ди Паоло. Повинуюсь. Ничего не понимаю. В течение секунды кажется, что это Лафферти вызвал подкрепление – значит, объяснить, что я забыла на колокольне, будет гораздо труднее.

– Лафферти опасен, – говорю я.

Тот начинает оправдываться, но тут подает голос Кейси.

– Вас Трумен Дейвс вызвал? – спрашивает она Ди Паоло и Нуэна.

– Это еще кто? – возмущается Ди Паоло.

Они с Нуэном по-прежнему стискивают пистолеты, по-прежнему держат нас на мушке. То-то, наверное, неожиданно прозвучало для них имя «Трумен Дейвс».

* * *

Нуэн с Ди Паоло вызывают подкрепление. Нас – меня и Кейси, Лафферти и Макклатчи – рассаживают по разным фургонам и везут в отделение. Там имеет место допрос.

Нуэну и Ди Паоло я выкладываю всё. От начала до конца. Без утайки. Рассказываю о своих отношениях с Клиром. О Кейси. О Томасе. О Лафферти – по собственным наблюдениям и со слов Кейси. Рассказываю о Трумене, о своем заблуждении насчет него. Я говорю правду и только правду – впервые в жизни. Выслушав, Нуэн и Ди Паоло удаляются.

* * *

Прошло уже несколько часов. Вдруг осознаю, что ужасно голодна. Что мне срочно нужно в туалет. Что никогда в жизни я не испытывала такой жажды. Ерзаю на стуле. Вот оно как бывает – когда тебя допрашивают, а не сама ты допрашиваешь.

Наконец появляется Ди Паоло. Вид у него измотанный. Он мрачно кивает, руки держит в карманах.

– Вина установлена. Это он. Лафферти.

Ди Паоло протягивает распечатку – фото молодой женщины. Улыбающейся, в миленьком платье.

– Знаете ее, Мики?

Несколько секунд – и память уносит меня в октябрь минувшего года, на Трекс, к бревну, за которым была обнаружена первая жертва. Рядом с ней – об этом жутко думать – Эдди Лафферти. Лицо женщины искажено болью. Красные точки вокруг глаз – признаки жестокой насильственной смерти. Как тогда отреагировал Лафферти? Бесстрастно. С оттенком брезгливости.

– Кто это, Майк?

– Саша Лоув Лафферти, – отвечает Ди Паоло. – Последняя бывшая жена Эдди Лафферти.

– Быть не может…

– Может.

Вглядываюсь в фото. Да, Лафферти говорил о жене. О том, что она слишком молода для него. «В этом проблема. Девчонка она еще».

– У нее была зависимость в тяжелой форме, – сообщает Ди Паоло. – Ни дня без дозы. Родные с ней уже год как не контактировали. Общалась она только с Лафферти, больше ни с кем… – Ди Паоло выдерживает паузу. – Вероятно, поэтому Сашу Лоув не объявили в розыск.

– Боже, – выдыхаю я.

Есть что-то утешительное в этой фотографии. Она – свидетельство, что Саша знала и радости, не только боль. Закрываю глаза. Открываю. Пусть этот образ – улыбающейся, опрятной, живой Саши Лоув Лафферти – вытеснит Сашу другую – мертвую, которая нейдет из моей головы с того самого дня.

– Угадайте, Мики, где они познакомились, – говорит Ди Паоло.

Догадка приходит сразу.

– В Уайлдвуде.

Ди Паоло кивает.

– Боже, – повторяю я.

Ди Паоло, похоже, хочет еще что-то сообщить, но колеблется. Наконец решается:

– Мики, вы спрашивали про Клира…

Каменею. Заставляю себя кивнуть.

– Так вот, я выяснил. Подумал: не стоит отмахиваться от ваших подозрений. Приставил к нему надежного человека. Сразу, как мы с вами поговорили в «Герцоге». И точно: уже на второй день, в рабочее время, Клир намылился в Кенсингтон, где ему совершенно нечего было делать.

– Дальше.

Ди Паоло меряет меня взглядом.

– У него проблема, Мики. Он отправился в Кенсингтон за тем же, за чем туда стремятся слишком многие. Купил кучу таблеток оксиконтина. У нашего с вами общего знакомого. Это не героин, разумеется, – но, похоже, героин станет следующим шагом. Где Клир берет деньги – вот вопрос. На его зарплату оксиконтином баловаться – быстро сдуешься.

Ди Паоло присвистывает.

Опускаю глаза.

– Понятно, Майк. Теперь всё понятно.

Вспоминаю Саймоновы слова – те, давние, сказанные, когда я была так молода. Вспоминаю татуировку – буквы «ЭКС». «Я сам – бывший, – признался Саймон. – Оступился, а потом выкарабкался».