был самым сильным или самым красивым мальчиком в школе, но даже тогда, в детстве, он был таким… таким, не могу подобрать нужного слова… динамичным. Знаете, я его просто любила, вот и все. Он был замечательным. Слов нет, каким замечательным. Я его любила, вот и все.

Леон Поттер: Марти? Мы здорово проводили время вместе. С ним никто не мог сравниться. Мы были просто чокнутыми. Брали цветные мелки с треугольником на коробке и банные полотенца, которые повязывали вокруг шей, и называли себя «Сышики-йети». На самом деле, конечно, имелись в виду «Сыщики-дети», но мы просто придуривались. Сами выдумывали преступления, а потом их раскрывали. Например, вытаскивали бутылки с молоком из деревянных ящиков, которые стояли у каждого дома, и притворялись, будто их украл молочный вор, а мы его ловим. Славное было времечко! Марти мне очень нравился. Буду рад снова его увидеть. Интересно, помнит ли он меня? Ну, конечно же, помнит!

Все эти лица начинают кружиться и исчезают, как только над креслом зажигаются таблички с надписями: «Пристегните ремни» и «Не курить». Возвращаются обратно в тот мир без острых углов, где им и было самое место, – внутрь твоего разума, Марти Филд. Они исчезли, а ты здесь, и самолет заходит на посадку в Кливленде. Так что думай хорошенько… и отвечай очень осторожно. Ты не забыл?

Пока самолет катится по посадочной полосе к зданию Кливлендского муниципального аэропорта, скажи, ты помнишь Леона? Ты помнишь Пегги, у чьего отца был яблоневый сад? Помнишь Эвана Денниса, который пытался отрастить бороду и выглядел как бедняга Иисус или еще больший бедняга Ван Гог? Ты можешь четко представить себе их лица, Марти Филд, который когда-то был Морри Фельдманом из дома номер 89 по Хэрмон-драйв в городе Лейнсвилл, штат Огайо? Ты можешь представить их себе так же ясно и четко, как в детстве, когда видел их своими глазами?

Или же годы затуманили твою память? А их образы размылись? Ты можешь сказать о них что-нибудь примерно в том же духе, в каком они говорят о тебе? Давай, не тушуйся, Марти Филд. Теперь ты большой человек, тебя приглашают выступать в самые роскошные ночные клубы и на знаменитые телепередачи. Салливан и Синатра готовы на многое, лишь бы заполучить тебя в свое шоу, а осенью «Понтиак» выпустит уникальное авто специально для тебя. Так что нет никакого смысла врать. Ни своим воспоминаниям, ни самому себе, ни даже судьбе. Скажи всю правду, Марти, и ты услышишь, как она звучит.

Не бойся. Боятся только трусы. А ты ведь не должен быть трусом, правда, Марти? В семнадцать ты уехал из дома на грузовике с фруктами, на лобовом стекле которого красовалась наклейка с надписью: «Попутчиков не берем». Тебя хорошенько помотало по жизни, Марти Филд, ты знаешь что почем, так скажи правду. Будь откровенен с самим собой. Ты приехал, чтобы встретиться с ними тринадцать лет спустя, и ты должен все знать.

«Я здорово нажился на рок-н-ролльном безумии, сочиняя песенки для подростков. Сейчас рынок для подростков уже перенасыщен, поэтому они собираются взяться за младших школьников, и я обязательно использую этот тренд. Только что записал первую композицию “Девять лет – и так влюблен!”. Я выпущу ее на пластинке вместе с еще одной – “Десять лет – и так разочарован”».

Ладно, Марти, забудь про свои дурацкие штики. Хотя именно они принесли тебе славу, именно благодаря им тебя сегодня будут осыпать почестями в Лейнсвилле. Но ты отклоняешься от темы. Это все равно, что убегать, поджав хвост, Марти. Забудь о делах, просто отвечай на вопросы. Ты их помнишь? А теперь – только правда.

«Ты такой же смешной, как экскурсия по Дахау».

Еще одна шуточка, Марти? Еще что-нибудь смешное из твоего обширного и ужасно странного репертуара? Или эти рабочие моменты лучше помогают тебе передать правду? Подсознательная хохма, да, малыш? Тебе это помогает лучше сосредоточиться на Эване Деннисе, Джеке Уилдоне и всех остальных жителях сонного захолустного Лейнсвилля, что находится в тридцати одной миле от Кливленда в так называемом либеральном сердце великого американского Среднего Запада?

Марти Филд, пока ты спускаешься по алюминиевой лестнице из огромной летающей машины, ответь, это правда?

Этим замечанием про Дахау, где в печах сжигали евреев, ты хочешь положить начало старой психологической игре? В этом и раскрывается твое прекрасное псевдогойское нутро? То самое нутро, которое было у тебя еще в те дни, когда ты носил имя Морри Фельдман… то самое нутро, которое всколыхнулось в тебе, когда ты решился на пластическую операцию, чтобы сделать себе расчудесный гойский носик… которое ничуть не возражало, когда ты официально сменил имя? А сейчас тебя оно не беспокоит? Не вызывает щемящего чувства пустоты, которое возникает рано по утрам, когда проведешь всю ночь на амфетамине и горячем черном кофе? Тебя это совсем не беспокоит, Марти?

«…у нас сегодня есть интересный феномен в Германии… ви извинить, што у меня под ногтями есть краска: я всю нощь рисовать “гойи, убирайтесь” на дверцах “фольксвагенов”…»

Ооой, как смешно, не правда ли, Марти? Так здорово обыграл те истории про нарисованные на синагогах свастики, о которых писали в газетах! Или дело не только в этом, Марти? Скажи, как, черт возьми, ты вообще стал таким больным комиком? Просто хотел заработать побольше, или ты сам немного больной? А может быть, слегка – немножко – злишься?

– На что, черт тебя побери? Выметайся отсюда, оставь меня в покое.

Как на что? На твое прошлое, Марти, малыш. На твое жизнерадостное прошлое в старом добром обожающем Марти Филда Лейнсвилле. Вот почему ты решил обрубить все концы? Вот что толкает тебя вперед?

– Заткнись. Оставь меня в покое. Это очередная работа и всего-то. Меня пригласили, я приехал. Приму их дурацкие почести и свалю потихоньку. Дело – яйца выеденного не стоит. А я такой больной, потому что это приносит хорошие бабки. И все. Я нормальный, не псих. Это моя фишка. Она нравится публике.

Конечно, Марти. Как скажешь, малыш. Я прекрасно понимаю.

– Как ты меня назвал?

Никак, мой милый жизнелюб. Так, бормочу под нос всякую чушь!

– Только не вздумай называть меня трусом!

Как скажешь, зайчонок! Никто не просит тебя отказываться от своего ремесла, мир обожает Марти Филда. Он такой жизнелюбивый. Такой смешной человек. Возможно, он также был смешным мальчонкой, но теперь он смешной мужчина. Давай же, миленький, вот они, ждут тебя за ограждением, им так не терпится поприветствовать героя-победителя! Ну же, Аттила, скажи людям что-нибудь смешное!

Двое детишек растянули баннер,