достал из-под подушки немецкий парабеллум, заткнул его за пояс, прикоснулся губами к горячему детскому лбу, поцеловал женщину и вышел в ночь, в неизвестность. Ветер донес до него умоляющий голос жены:

— Миша, не ходи, останься со мной, убьют тебя! Богом прошу!

Ветер рванул ставню, заглушил слова женщины.

Человек этот был дядя Миша, кузнец, работавший до революции на городском дворе и учивший когда-то Луку и Ваню Аксенова ковать подковы.

Во время наступления Деникина коммунисты под прикрытием Пятой армии успели эвакуировать на север Паровозный завод, вывезти много рабочих семей. Дядя Миша тоже собирался уехать, но в самый последний момент городской комитет партии оставил его в Чарусе для подпольной работы.

Он бросил казарму городского двора и вместе о женой и новорожденным сыном переселился к сторожу костяного склада, за собачий завод. Там его никто не знал.

На ступенях школы дядю Мишу встретил председатель временного ревкома — доктор Цыганков, подал ему широкую, в кольцах курчавых волос руку, скороговоркой попросил:

— Миша, голубчик, наконец поймали Контуженного. Допроси его как член ревкома, будь добр.

— Таких типов и без допроса не грех к стенке ставить. — Кузнец прошел в класс, из ведра на столе выпил воды, крикнул Кузинче, стоявшему на часах с охотничьим ружьем:

— Ведите!

Кузинча ввел Контуженного, грабителя и бандита, орудовавшего в городе. Контуженный, как озадаченный ученик, остановился возле черной классной доски, на которой еще сохранилось написанное мелом алгебраическое уравнение. К бандиту подошел возбужденный дядя Миша, вытянул парабеллум, тяжело выдавил:

— Ну, развязывай язык… Называй своих сподвижников. Кто вырезывал еврейские семьи на Холодной горе?

— Я ничего не знаю…

— Ты меня за нос не води. — Кузнец медленно поднес парабеллум к перекошенному лицу бандита.

Перетрусивший Кузинча раскрыл печку, принялся бросать в огонь куски изрубленной парты.

После того как увели Контуженного, в комнате долго переливался красный свет, лившийся из печки. К свету собралось человек семь дружинников. Доктор Цыганков растерянно спросил дядю Мишу, как самого отважного среди них:

— Что мы будем делать, когда придут махновцы?

Вертлявый ювелир Говор, будто вопрос относился к нему, сказал:

— Мы соберем контрибуцию и отдадим в наложницы батьку красавицу Алю Томенко… Или еще лучше: женим Махно на еврейке, и тогда прекратятся погромы. Клин вышибают клином.

— Опять вы со своими непроходимыми глупостями! — Цыганков схватился за голову.

— Мы представляем сейчас в городе выборную власть, и наша задача удержать Махно от погромов, грабежей и насилий. Я запрещаю кому бы то ни было стрелять в махновцев, — приказал дядя Миша.

— Посмотрим. Во всяком случае, хуже, чем при белых, не будет, — философски разрешил спор Цыганков.

— Знаете, кто мы такие? — Из темного угла поднялась седобородая фигура старого еврея. — Мы — трибунал смерти. Заседая здесь, мы сами подписали свой приговор. Нам нет спасения ни от белых, ни от Махно, а красные далеко… В городе — прекрасная молодость, наши дети, обреченные на смерть. Слава им, что они готовятся умереть с оружием в руках, иначе их перережут, как ягнят. Придет блаженный час, и над нашими могилами грянет «Интернационал», и будут цвести самые голубые на свете Петровы батоги — есть такие цветы, так их называют мужики, — закончил старик.

— Расходился дед, будто святой пророк. Я слышал — вы музыкант? Вот бы сейчас послушать «Интернационал», а смерть дело последнее. — Кузнец поднялся.

На улице сквозь завывание ветра послышались выстрелы, словно доски отрывали от забора. На лестнице загремели сапоги. Дядя Миша бросился к двери, но на пороге путь ему преградил вооруженный Контуженный.

— Ну, субчики, комиссарчики, не надеялись на такое скорое наше возвертание с того света?

В класс ввалилось человек десять махновцев в крестьянских кожухах и шапках. Внизу щелкали выстрелы, ржали кони, бухали «лимонки»; гимназисты и ученики коммерческого училища под командованием бесстрашного Кольки Коробкина стреляли из дробовиков.

Дядя Миша вышел в коридор, прислонился к исцарапанной стене, подумал: «Как глупо, попались в лапы бандитам, точно цыплята». Решив испробовать последнее средство, он сказал Контуженному:

— Слушай, ты, я уполномочен вести переговоры с батьком Махно.

Контуженный засмеялся.

— Что нам Махно? Захотим — и Махно поставим к стенке… Мы здесь хозяева, а не Махно.

Перед глазами кузнеца мелькнул образ Марии с ребенком на руках. Как сквозь воду, видел он искаженное гримасой лицо Контуженного, слышал его голос и почти не понимал смысла произносимых слов.

— А ну, поглядим, как умирают коммунисты…

Контуженный взвел курок пистолета. Этот звук отрезвил дядю Мишу. Жажда жизни охватила его. Он знал, что за десять шагов по коридору есть дверь, ведущая на черный ход. Об этом не знают махновцы. Рванувшись, он выскочил на лестницу, задвинул тяжелым засовом дверь, выбежал во двор.

По улице валила десятитысячная махновская армия: крестьяне, одетые в шинели, в матросские бушлаты, чумарки и кожухи, вооруженные винтовками, обрезами, драгунскими палашами.

Дядя Миша побежал домой. Двери были открыты настежь, в комнате — двадцатиградусный мороз. Изнасилованная Мария лежала на столе. В люльке окоченел шестимесячный его сын.

— Собственными руками задавлю этого патлатого дьявола Махно! Клянусь богом! — выдохнул кузнец, подняв глаза к золотистому образу в углу.

Разгорался день. Солнечные лучи, как штыки, распороли сатиновую подушку неба, посыпался белый пух облаков.

В городе начинался еврейский погром.

XVIII

Добровольческая, Донская и Кавказская армии, кавалерийские корпуса Шкуро и Мамонтова под общим командованием генерала Деникина гнали красных на север.

Двадцать пятого июня деникинцы взяли Харьков, а в конце месяца прорвались к Волге и после тяжелых, кровопролитных боев захватили Царицын — место предполагаемой встречи с Колчаком. Она не состоялась, армия Колчака к тому времени была разбита.

Третьего июля Деникин отдал приказ о наступлении всех своих армий на Москву.

Главный удар по линии Донбасс — Харьков — Орел — Тула — Москва наносила Добровольческая армия. Вспомогательные удары наносились. Кавказской армией под командованием генерала Врангеля по линии: Пенза — Арзамас — Нижний Новгород — Владимир — Москва и Донской армией по двум направлениям: через Воронеж — Козлов — Рязань и через Новый Оскол — Елец — Каширу.

Многочисленные отряды красногвардейцев, созданные почти во всех городах, под ударами белогвардейцев отходили на север.

Добровольческая армия, на одну треть состоявшая из кадровых офицеров царской армии, восстановила на Украине помещичий режим. На юге появился Махно. Он за короткое время собрал восьмидесятитысячную армию. К 20 октября 1919 года Махно занял Екатеринослав, Никополь, Мелитополь, Бердянск, Мариуполь, Александровск, Павлоград, Новомосковск. Главнокомандующий Вооруженными силами юга России снял с фронта два корпуса Слащова и Шкуро, особую кавалерийскую бригаду генерала Морозова и чеченскую дивизию и бросил их вместе с запасными частями армии на уничтожение махновцев.

Против Махно невозможно было держать сплошной фронт. Разбитые в отдельных