Кажется, я влипла. Но домик — мой маленький собственный домик, моя мечта… Я скажу тебе: «Да!»

* * *

Я «прилипла» к письменному столику и писала, писала, писала вечерами и ночами. Какой Вайен, какой Жеом? Даже к Освальду я стала относиться спокойнее, который в последние дни холоднее льда.

Но именно его отстраненность, осознание, что у меня нет никого и ничего, что, кроме себя, надеяться не на кого, подстегивало и заставляло сосредоточиться на писательстве.

Писать вручную неимоверно тяжело, поэтому на письма я не отвечала и, если бы не Вейре, безвылазно сидела бы в комнате.

Но малыш чувствовал, что я изменилась. Стал капризным и не отходил ни на шаг. Так в обнимку с ним я и делала пометки в записной книжке, которую постоянно носила с собой.

А потом, когда получила от Апетен часть гонорара — поняла, что напишу и третью книгу, только бы покупали. Тем более что поблескивавшие на столе саммерсы, вдохновляли. Однако оставлять их дома — опасно.

Хозяйка дома — милая старушка, но береженого Бог бережет. Да и чем дальше деньги — тем целее, в том числе и от растраты. Влияние Освальда на мой вкус не прошло даром, и я уже столько всего хотела себе купить!

Поэтому ранним утром одела приличное платье, взяла документы, деньги, наняла извозчика и поехала в банк, где узнала… что герцог является координатором моего счета и… если я позже пожелаю снять крупную сумму, то могу сделать это лишь с его одобрения!

Покусаю, гада!

Я спрыгнула на землю, не дождавшись помощи возчика. Молнией взлетела по ступеням, на ходу скинула накидку в руки Верену и, добравшись до кабинета, ворвалась без стука.

Видимо, лицо у меня красноречивое — не успела набрать воздуха, чтобы выплеснуть все, что думаю об Освальде, он откинулся на спинку кресла и произнес:

— Спокойнее, Корфина! Это все для вашего блага! Ведь вас угрозой или хитростью могут заставить отдать средства! Хотя бы ваши родные. Или думаете, они от вас отстанут?

Вот же гад! Знал, что буду в бешенстве, и все равно сделал, как сделал!

Я почувствовала, как вспыхнули щеки. Набрала воздуха, и опять Освальд осадил меня:

— Это ваши средства. И вы можете снять их в любое время, — достал из стола лист с гербом, взял перо и поинтересовался: — Какая сумма нужна?

— Никакая! — прорычала сквозь зубы. — Я хочу положить деньги! А потом снять, когда захочу! Сама! Без вашего милостивого разрешения! И сколько захочу!

— О! — он сцепил пальцы и, вскинув бровь, начал удивленно разглядывать меня. — Поражен! Обычно женщины транжирят деньги, а вы…

— Да! А я другая! Я хочу, чтобы вы перестали вмешиваться в мою жизнь! Я не легкомысленная попрыгушка! Я…

— Уже понял, — его спокойный, чуть насмешливый тон отрезвил меня. Истерить, как баба на рынке, стало стыдно, поэтому замолчала и села на стул. Но Освальда по-прежнему хотелось прибить.

— Итак, какую сумму хотите внести на счет? — полюбопытствовал он, опуская руки на золоченые подлокотники.

— Какая вам разница? — пробурчала. Все-таки унизительно отчитываться во всем. Ненавижу!

— Вы утверждаете, что рассудительны, а ведете себя как ребенок.

Я молчала. Для него сумма моя смешная, а для меня — гордость, обнадеживающий заработок.

— Корфина, я интересуюсь с целью, чтобы посоветовать удачно вложить средства.

— А вы в этом разбираетесь? — покосилась недоверчиво.

— Вся недвижимость требует значительных средств, и если не задумываться об этом, наследство Веспверков бесследно утечет. Не думали об этом? — окинул меня снисходительным взглядом. Мол, говорил же, ветер в голове.

— У меня небольшая сумма. Особенно по вашим меркам, — пробормотала, разглядывая мысок своего ботинка. Вот умеет же герцог вывернуться и меня же сделать виноватой!

— Пусть так. Я право думал, что вы пойдете снимать средства. Но вы удивили меня. Итак?

— Шестьсот пятьдесят саммерсов. Возможно, скоро будет еще немного, — в отражении стекол книжного шкафа, растянувшегося на две стены, я видела мою фигурку со склоненной головой. Какая же я несолидная. Еще Освальд подозрительно молчит, смущая сильнее.

«Ну, сейчас начнет издеваться, что такие копейки только и нести в банк!» — задрала подбородок, готовясь к насмешкам, но напоролась на его каменное лицо с жестко поджатыми губами. Несколько мгновений мы смотрели друг на друга, а потом он прошипел:

— Откуда они у вас?!

— Что значит «откуда»? — непонимающе заморгала. Подначивало в рифму ответить, только что-то не нравится мне взгляд Освальда. — Заработала.

— Как?!

— Ручками… — лишь после спохватилась, что кажется, он имеет в виду совсем иное. — А… а вы что подумали?! — Возмущенно встрепенулась.

Судя по его мине, как раз то нехорошее.

— Да что вы себе позволяете?! — вскочила на ноги, и тут же вскочил Освальд.

— Да неужели?! — взвился он. — Неужто сказочки нарасхват?!

Прежде думала, что злым он был в первый день нашего знакомства, но оказывается, злым Освальда я вижу сейчас. И это даже не злость — ярость. Нет, это бешенство! Он наступал, пронизывая горящими от ненависти глазищами, а я пятилась к двери.

— Дурак вы! — бросила на ходу, удирая из кабинета.

— Куда?! — рявкнул он. — А ну стойте!

Хлопнула дверь, за спиной раздались тяжелые, быстрые шаги, и тогда я побежала со всех ног в холл.

— Завтра приду! Хотя… — перепрыгнула через две ступеньки. — Зачем я Вейре, если вы думаете обо мне мерзости?!

Хорошо, что Верен, услышал наши голоса и уже держал в руках мою накидку.

На бегу схватила ее и, лично толкнув дверь, выбежала на крыльцо.

— Корфина! Корфина! — надрывался Освальд, а я бежала со всех ног. Кажется, больше в дом Веспверков я не вхожа.

Я невероятно злилась на него. От обиды душили слезы, но графиня ждала меня. И с ней лучше сейчас объясниться, пока племянник не наговорил ей лишнего.

Добираясь пешком до особняка, вроде бы успокоилась, только красные глаза выдали мое душевное состояние.

— Корфина! — ахнула Ильнора, когда я вошла в ее спальню, и ринулась ко мне в ночной сорочке. — Девочка моя! — Взяла за руку. — Что случилось?

Я покачала головой, еще пытаясь скрыть ссору с герцогом, но не сдержалась и опять расплакалась.

Графине пришлось напоить меня успокоительным, дать душистой соли, прежде чем я смогла более-менее спокойно рассказать, что произошло.

— Я… я должна признаться вам, — начала я с самого трудного. — Что я снимаю комнату. — Виновато подняла на графиню глаза, и увидела, что она совершенно не сердится.