оценку, соотносимую с историческим процессом или системой этических и эстетических категорий.

В отношении Некрасова анализ метода Булгарина вдвойне важен. Во-первых, Некрасов как художник в первой половине 1840-х гг. еще не сформировался. При этом в прозе, поэзии, издательских предприятиях Некрасов тяготел к новаторским решениям, которые современная критика не всегда была готова оценить по достоинству, а оценки сформулировать. Поэтому критике трудно было говорить о его достоинствах и индивидуальности среди литераторов его «направления».

Во-вторых, Некрасов как критик и как издатель понимал важность понятной для публики эстетической декларации, в целом совпадающей с его личной художественной декларацией. И в ипостаси издателя и критика именно в 1840-е гг. Некрасов вызывал множественные критические отзывы, причем, вступая в полемику, он стремился сделать ясной для читателя свою позицию. Намеренный акцент Булгарина на «направление» уводил читателя от представления об индивидуальности автора, о его личном художественном вкладе в литературу к представлению о его литературной репутации, в формировании которой «Северная пчела» и персонально Булгарин сыграли большую роль.

Процитированные и многочисленные аналогичные отзывы Булгарина о «натуральной школе» фактически формируют негативное массовое читательское восприятие персонально Некрасова во всех его литературных ипостасях.

Предлагаемый анализ метода Булгарина-критика, последовательно проводящего манипуляцию неустоявшимися терминами и понятиями, проясняет специфику критического восприятия творчества Некрасова и частично – причины его относительной неоформленности.

Но одновременно эти умелые манипуляции указывали на неоформленность объема тех понятий, которые отвечали актуальным явлениям искусства, и косвенно способствовали поиску критикой терминологического аппарата. Как это было, показывает анализ самых частотных понятий, только обретающих терминологическое значение.

§ 6. О понятиях «Натуральная школа», «Натура», «Натуральность»

Одним из терминологических словосочетаний, которое формировалось в русской критике середины XIX в. и посредством которого литература осмысляла самоё себя, было словосочетание, введенное Ф. В. Булгариным, – натуральная школа (СП. 1846. № 22, по поводу «Петербургского сборника»).

Проанализируем, что представлял собой объем понятия, когда оно активно входило в обиход.

27 марта 1847 г. в № 67 «Северной пчелы» выходит уже упомянутая в этой главе статья первая, посвященная «Выбранным местам из переписки с друзьями Николая Гоголя», автором которой был Л. В. Брант. Брант расценивает выход книги Гоголя как финал его литературной деятельности и как завершение безосновательных, с его точки зрения, споров о литературном значении Гоголя, чье появление в литературе он трактует как следствие упадка вкуса в пресыщенной публике. Отречение Гоголя от себя-писателя Брант истолковывает как неизбежное литературное поражение, ожидающее последователей Гоголя – «новой литературной школы, которая впоследствии стяжала себе лестный эпитет натуральной, т. е. старательно ищущей поэзии исключительно в одних темных углах и закоулках жизни»[779] (курсив мой. – М.Д.)

Помимо того, Брант утверждает, что натуральная школа хулит своих почтенных предшественников, но, в отличие от них, будет забыта.

17 февраля 1847 г. в № 37 газеты напечатана статья Р. 3. (Р. М. Зотова) «Обзор С.-Петербургских театров за 1846 театральный год». Статья содержит анализ драматической литературы и заявляет о необходимости театральной критики, как и литературной. Автор говорит о недостатке школы в отечественной драматической литературе и предостерегает «юное поколение», которое «напрасно <…> думает, что оно очень далеко шагнуло на поприще просвещения с своею натуральною школою»:

«Многое можно сказать в повести, чего нельзя вывести на сцену. <…> Прежде нежели быть верным и точным в изображении предметов и характеров, надобно быть изящным. И люди, и натура бывают иногда довольно грязны. Не надобно показывать их в этом виде, а перемывать, очищать и облагороживать»[780] (курсив мой. – М.Д.)

12 ноября 1847 г. в № 257 в фельетоне Булгарина произведения «натуральной школы» характеризуются как попытки создать сатиру, в которой не отображается присутствующее в «натуре» наряду со злом добро[781].

Как видно из цитат, суждения «Северной пчелы» выдержаны в едином тоне, и не будет преувеличением сказать, что этот тон задан Булгариным, как и основные положения, варьируемые им в фельетонах.

Приведенные и многочисленные другие упреки «натуральной школе» в нехудожественности дают весьма широкое поле для размышлений. Замечания оппонентов «натуральной школы» достаточно противоречивы. Одна из причин этой противоречивости – индивидуальный стиль Булгарина, его манипуляции словами, передергивание смыслов. Другая причина кроется в неустоявшемся объеме понятий.

Например, упрек Р. М. Зотова «натуральной школе» (разделяемый Булгариным) в нехудожественности основан на том, что натура, изображаемая натуральной школой, грязна. Натура изображается без отбора «благого» и отсева «дурного». Речь идет об отборе, то есть инициативе художника. Художник должен руководствоваться законами «изящного». Это не соблюдено. Таким образом, натура расценивается как материал, требующий доработки, но не как самоценный объект изображения. По Зотову, «грязную» натуру в художественном произведении преображает «перемывание», но не гуманистическая мысль об идеале, который попран в частном случае. Этическая потребность в благе (центральная этическая категория), диктуемая законом прекрасного (центральная эстетическая категория), подменяется требованием благопристойности. Законы изящного оказываются вне современного исторического процесса, в поле зрения которого оказывается натура, реальная действительность.

Суждение о необходимости театральной критики содержит наблюдение о различиях природы словесного и сценического искусств. Трудно сказать, до какой степени ее автор ориентировался на статью Г. Э. Лессинга «Лаокоон, или о границах живописи и поэзии» (1766), но наблюдение ценно не столько с точки зрения традиции, сколько с точки зрения исторической перспективы. Именно театр обладал самым мощным формирующим воздействием на широкую публику (литература еще уступала ему в массовости). Именно театр в середине 1840-х гг. еще сохранял архаичные черты и в драматургии, и в актерской игре. Достаточно вспомнить В. А. Каратыгина («И диким зверем завывал // Широкоплечий трагик»; I: 108). В 1840-е гг. в Петербурге «натуральная школа» применительно к художественному языку театра воспринималась как карикатура: доказательством тому служит водевиль П. А. Каратыгина «Натуральная школа». Суждение Р. М. Зотова (согласующееся с позицией Ф. В. Булгарина) не содержит прямых критических оценок творчества Некрасова, но прямо относится к месту и роли Некрасова в складывающейся тенденции.

Упрек «Северной пчелы» «натуральной школе» в нехудожественности можно сформулировать иначе. «Натуральная школа» отбирает «зло», но не «присутствующее “в натуре” наряду с ним» «добро». Иными словами, речь идет не об отсутствии отбора: отбор есть, но он неправильный. Отбор произведен вопреки «объективности» (есть добро и есть зло). Выбор сделан в пользу «зла», то есть того, что противоположно этическому и эстетическому идеалу.

Вынужденно обойдем поэтику безобразного как тему очень обширную. Но отметим, что зло, грех, безобразие были востребованы художественной системой романтизма, которую отчасти преодолевали, отчасти наследовали писатели «натуральной школы». В их выборе можно отметить поиск эстетического объекта в новой области, расширение этой области, т. е., постижение действительности художественным методом. Критические суждения Булгарина (и синонимичные суждения других авторов газеты) игнорируют