Решительно выдыхаю через ноздри и стараюсь сосредоточиться на том, чтобы не подавиться, отправляя в рот — ложка за ложкой — сладкую, размокшую кашицу. Из ниоткуда вдруг всплывает воспоминание: Бабс, я и Саймон, мчащиеся по Брик-лейн после веселого вечера в компании Франни. Бабс вопит: «Я умираю с голоду!» — и тормозит у круглосуточной булочной. Саймон жадно заглатывает сэндвич с говядиной, солью и специями. Бабс откусывает от него же громадный кусок, не отрывая рук от руля… Естественно, я тогда не съела ничего, но именно сейчас мне почему-то вспомнились и тот остро-соленый запах говядины, и абсолютно одуревшая от восторга, упоенно чавкающая Бабс.

Я всегда презирала и одновременно завидовала людям, получающим от еды наслаждение, но сегодня я им просто завидую. Безусловно, пройдет немало времени прежде, чем я стану одной из них, но уже в эти выходные я намерена попытаться отнестись к еде как к лучшему другу.

Несмотря на благие намерения, меня, словно иголку к магниту, тянет к самым отвратительным воспоминаниям о вчерашнем вечере. Конечно, легко говорить, что тебя притягивает всякая гадость, если ты сидишь на мягком диване и на безопасном расстоянии от этих гнусностей. Автомобильные аварии, взрывающиеся бомбы, гибнущие дети — да, все это до ужаса трагично, но, тем не менее, извращенно захватывающе, поскольку погиб кто-то другой, а не ты. Как заявила когда-то моя мама: «Когда слышишь об очередной авиакатастрофе, первое, что приходит на ум: „Отлично, одной опасностью меньше“. Ведь подобные вещи не случаются массово». Увы, именно такой роскоши я сейчас лишена. Говоря языком метафоры, у меня оторваны обе ноги.

И все же. Это Энди довел меня до такого состояния. Человек, которому неведомо значение слова «границы». В этом они с Тони абсолютно одинаковы. Однако я не должна быть к нему чересчур суровой. Он всего лишь хотел помочь. Правда, продемонстрировал при этом пугающие черты благодетеля. Теперь мне известно, что, стремясь изгнать демонов из других, мы желаем лишь утихомирить своих собственных, но в то же время я понимаю, что Энди вел себя как солдафон исключительно из добрых побуждений. К тому же далеко не все, что он вытащил на поверхность, оказалось таким уж плохим. По крайней мере, я могу утешиться хотя бы тем, что Тони не обзывал меня Аланом.

Я улыбаюсь: отчасти потому, что покончила с тоскливым паломничеством под названием «завтрак», а отчасти — потому, что живо представила себе реакцию двенадцатилетней Бабс на Алана. От такого имени можно с ума сойти — даже если ты парень. Должно быть, Энди гораздо храбрее, чем я думала: насколько мне помнится, ее хук справа уже тогда был беспощадным. Я снова улыбаюсь, но вдруг замираю, припомнив главное. Бабс заслуживает того, чтобы узнать всю правду. Сегодня же позвоню ей. Нет, не сейчас, сейчас еще только 10:25, они наверняка покупают новый диван или выбирают имена для своих будущих детишек, или чем там еще обычно занимаются женатики. Отрываю от пачки желтый листочек, пишу заглавными буквами: «ПОЗВОНИТЬ БАБС, ПРИЗНАТЬСЯ» и наклеиваю на стену, рядом с телефоном. Вот так. Следующие тридцать секунд я греюсь в золотистых лучах добродетели. А затем вспоминаю, что они в Праге, — и лучи тут же блекнут. Придется подождать. Что ж. Пока суд да дело, позвоню-ка я Джеки и приму ее предложение. После шестого гудка до меня доходит, что миссис Эдвардс сейчас как раз на работе. Уже практически кладу трубку, когда раздается сонное и сиплое: «Алло?»

— О господи, Энди, привет, это Натали! Прости, я тебя разбудила, да? Э-э, извини за вчерашний вечер.

— За что?

— Ладно, не бери в голову, слушай, давай я перезвоню попозже… Вообще-то я хотела поговорить с твоей мамой насчет работы, но она, наверное, как раз сейчас в кулинарии.

— Я могу ей переда-а-а-а-ать! — стонет он. Я даже пугаюсь, но тут же догадываюсь, что Энди просто зевает. — А-а-а-а! Извини. Я увижу ее вечером. Все, я уже не сплю… кхак!.. прости, поперхнулся!

Как правило, я не люблю участвовать в физиологических функциях, — точнее, отправлениях, — других людей. Когда-то давно в жизни Франни был период, когда она, месяц за месяцем, — простите за невольный каламбур, — без конца и с маниакальной навязчивостью твердила всем о своих месячных. Месячные такие, месячные сякие, сегодня устала (сильные месячные), дикая головная боль (сильные месячные), ужасные спазмы (сильные месячные), смертельная тошнота (сильные месячные). Она единственная из всех моих знакомых, у кого месячные приходили с регулярностью раз в неделю, и — можете считать меня женоненавистницей, но бесконечные блоки новостей с «Горячей линии месячной информации Франни» в конечном итоге начали вызывать тошноту у меня самой.

Однако першение в горле я еще так-сяк могу перенести: конечно, если при этом не упоминать слова типа «мокрота» и «слизь». Кроме того, когда Энди говорит, что «поперхнулся», я чувствую, как в груди у меня наконец растворяется никак не желавший исчезать комок.

— Знаешь, — говорю я вдруг, — если отчий дом тебе в тягость, ты всегда можешь вернуться обратно ко мне.

Наступившая тишина кричит и вопит. Считаю в уме проклятия на свою голову. Ведь могла же сказать: «Хрустальному шару в пустой спальне некому блестеть».

— Да? Ты уверена?

Поскольку в моем случае фраза: «Была б неуверена — не предлагала бы», — прозвучала бы нелепейшим враньем, я ограничиваюсь коротким:

— Да.

— Тогда как насчет завтра утром? Тебя устроит?

— Ух ты, — тихо шепчу я. — Похоже, кое-кого там достало не на шутку.

— Ладно-ладно, Натали, — отвечает Энди злорадно. — Тебе самой еще предстоит познакомиться с этим поближе. В понедельник, в девять утра. Мамочка в полной боеготовности.

— Ты думаешь, они захотят, чтобы я приступила так скоро? — пугаюсь я. — Нет, я не против, вот только Мэтт, мой экс-босс, как раз собирался подбросить мне кое-какую работенку.

— Ну да, конечно, помню, тот парень, что заходил в прошлый понедельник. Когда мы с тобой заключили наш договор насчет пилатеса-Шивананды. — «Черт бы побрал тебя вместе с твоей компьютерной памятью», думаю я. — Послушай, Натали, это же классно! Ты не торопись, а когда соберешься, просто извести моих за день.

— За день?! Ты уверен, что они будут не против?

— А с чего бы им быть против? — говорит Энди. — Значит — завтра. Назад, в Примроуз-Хилл, край маленьких магазинчиков и гей-пивнушек. Спасибо, Нэт. Ключ все еще у меня, так что ты не беспокойся: я сам справлюсь. Давай! Пока!

Кладу трубку на место и зажимаю рот ладонями. Энди снова будет жить со мной! Как такое могло случиться?

Набирая номер с бешеной скоростью, звоню Мэтту: спрашиваю, занимался ли он когда-нибудь Шивананда-йогой. В ответ раздается:

— Совсем охренела?! Да я скорее себе задницу заштопаю!

Суббота тянется как смачный зевок. Если ты не помешана на еде, то чем еще заниматься в субботу? Воспрянуть духом помогает фраза, которую использовала Алекс на прошлом занятии. «Вообразите, что ваши позвонки — это жемчужины на нитке», — сказала она. Даже рискуя показаться сентиментальной, я должна признаться, что этот образ меня глубоко тронул (никогда раньше не представляла себе свои позвонки не чем иным, как прозаичным и в то же время прагматичным: «мои позвонки»). Отдавая дань уважения их важности как части тела, я никогда не думала о своем позвоночнике как о чем-то драгоценном. Вскочив на ноги, роюсь в сумке в поисках расписания занятий в спортзале.