Путники расплатились с извозчиком и расстались без печали, каждый направляясь своею дорогою. Иван направился на тракт, ведущий к его селу в надежде перехватить попутную телегу и эта надежда очень быстро оправдалась: рядом остановился возница на телеге и в этом вознице Иван признал соседа отца, часто выручавшего Петра Фроловича при необходимости поездки в уезд. У отца была коляска, а у соседа лошадь и за небольшую плату сосед отвозил отца в уезд и обратно, а также не единожды увозил Ивана с отцом к тётке Марии или приезжал один, увозя Ивана от тётки к отцу на летние каникулы.

Сейчас сосед ехал на телеге, в которой лежал большой чугунный котел для каких-то крестьянских нужд. Сосед Ивана не признал в новом учительском обличии, но Иван припомнил ему и сосед радостно соскочил с телеги, помог Ивану погрузить чемодан и, взбодрив лошадь ударом кнута, повез Ивана к отчему дому, рассказывая, по обычаю, все сельские новости за истекший год с последнего приезда Ивана.

Отец Ивана – Петр Фролович, жив здоров, да и что ему сделается при такой молодайке, как Фрося. В селе, как и во всей округе, идет земельная реформа, некоторые дворы уже выделились из общины, а он еще подумывает, но, вероятно, осенью тоже выйдет из общины: тогда можно будет под заклад земли взять ссуду в земельном банке, прикупить еще земли и вместе с сыновьями, которых у него трое, младшему под тридцать, хозяйничать на своей земле.

Разбогатеть и чтобы внуки вышли в люди, вроде Ивана, стали учителями, механиками, а даст бог, то и лавочку торговую попробовать завести: торговать – это не за плугом днями ходить и землю пахать: здесь дело легкое – в одном месте купил подешевле, в другом – продал подороже – вот и все умение, а навар-то хороший получается, которого за плугом не выходить никогда.

За разговорами незаметно въехали в село и Иван, спрыгнув с телеги, взял чемодан с вещами, пустую корзину и направился к усадьбе отца, где не был с лета прошлого года.

XI

Повернув кованное кольцо на воротах, Иван открыл калитку и вошел во двор своего детства. Собачонка, проживающая в будке у ворот с незапамятных времен его детства, затявкала было в голос, но замолчала, признав в Иване хозяина, который частенько кормил её наловленной рыбешкой наравне с котом и подбрасывал кости, когда Фрося варила студень.

Отец, как всегда в погожие дни, сидел на веранде со старой газетой в руках: эти газеты ему завозил иногда почтальон и Петр Фролович с удовольствием читал годичной давности новости, тщательно соблюдая последовательность номеров газеты, чтобы ненароком не заскочить вперед. Сейчас Петр Фролович как раз читал постановление правительства о начале земельной реформы, прозванной в народе «Столыпинской», то есть газета была за ноябрь прошлого года. Увидев вошедшего сына, Петр Фролович степенно отложил газету и вышел на крыльцо навстречу Ивану.

За прошедший год отец Ивана совершенно не изменился: это был по-прежнему крепкий старик с седой бородой и обветренным лицом, одетый по-крестьянски в домотканую рубаху, подпоясанную обычной пеньковой веревкой, но в мягких полусапожках, чем и отличался от крестьян, обутых в лапти и лишь в праздники носивших сапоги, яловой кожи, которые были далеко не у всех.

– Ожидал, ожидал тебя сынок со дня на день: у нас-то занятия в школе ещё месяц назад закончились, вот и думал, что освободившись от занятий, непременно приедешь, если не завел себе зазнобу там у себя и не надумал жениться. Но бог, кажется, уберег тебя от поспешного шага связать судьбу с женщиной, раз ты приехал один и без предупреждения письмом.

Фрося и вовсе заждалась тебя: она считает тебя за сына и все глаза проглядела на дорогу и все уши мне прожужжала, когда, мол, Ванечка приедет в отчий дом, отдохнуть после школьных сорванцов. Я ведь тоже немного учительствовал и знаю, как трудно учить крестьянских детей, которые ходят в школу только по воле родителей, а не за грамотностью и потому шалят на уроках и боятся лишь розог, которых ты не практикуешь. А вот и Фрося: иди, встречай Ванюшку, да накрывай на стол – по такому случаю можно и чарку-другую пропустить в честь жданного гостя.

Фрося, выскочив на крыльцо, вскрикнула, увидев Ивана и бросившись к нему, по-матерински прижалась головой к его груди, всхлипывая бабьими слезами. Фрося за прошедший год тоже не изменилась. Она была на тридцать лет моложе отца, служила в усадьбе лет пятнадцать и потому не успела измучиться крестьянским трудом, который превращает крестьянок уже к тридцати годам в пожилых женщин, согнувшихся от труда на ногах, семейных забот и детей, которых рожали почти каждый год, но выживала лишь половина из них и даже меньше.

Фрося детей не рожала, на ногах давно не сгибаясь с серпом в жатку и это помогло ей сохранить стать и внешнюю привлекательность моложавой женщины, что без сомнения было и

заслугой отца, с которым Фрося сожительствовала с самого начала её работы в усадьбе, еще при живой, но больной матери Ивана – вскоре умершей от чахотки.

О сожительстве Фроси с барином знало всё село, но никто её не осуждал, а многие бабы втайне завидовали её спокойной и обеспеченной жизни. Детей от мужа и Петра Фроловича бог Фросе не дал, она привязалась к Ивану, как к сыну, чему отец Ивана не препятствовал. Он был вполне доволен своею Фросею и даже завещал ей усадьбу, о чем сыновья и дочь знали, но не осуждали стариковскую прихоть отца: без женской заботы, которой Фрося обеспечила отца, Петр Фролович ненамного бы пережил свою жену: одиночество и неухоженность сокращают мужскую жизнь хуже болезней, а жить со взрослыми детьми Петр Фролович не хотел и не умел.

– Повезло отцу с Фросей, – в очередной раз подумал Иван, по – сыновьи прижимая к себе плачущую от радости женщину.

– Хватит, Фрося, плакать, собирай на стол, будем праздновать нашу встречу и мой первый год учительства, который прошел успешно, да и у вас здесь, погляжу, жизнь течет чистым ручейком в ладу и согласии. Спасибо, Фрося, за отца, что при твоих заботах живет на старости лет как у Христа за пазухой – годы идут, а он не меняется, – успокаивал Иван женщину.

– Да какой же он старик, – смутилась Фрося, – Петр Фролович даст фору любому молодому: говорят, что старый конь борозду не портит, но и глубоко