…Афина коммуналка, непонятно кем и когда зараженная вирусомчеловеколюбия, являла собой образец интеллигентской благости. Здесь никто иникогда не устраивал склок по поводу не выключенного в туалете света, незакрытого в ванной крана и не подтертых вовремя грязных следов в прихожей,Здесь всегда царила такая музейная или, скорее, филармоническая тишина, чтоЛена нисколько не удивилась бы, если бы ее приход был встречен арфой-соло иликвинтетом струнных инструментов, наяривающих «Адажио» Альбинони.

Но на этот раз обошлось без арфы. Впрочем, как и всегда.

Квартира образцово-показательно спала, и спали все ееобитатели: от бывшего! билетера бывшего кинотеатра «Арктика»

Корытова до сотрудницы библиотечного коллектора Милены,периодически забегавшей к Афе на сигаретку. Интересно, знают ли они о гибелисоседки? И к кому теперь будет ломиться Милена, чтобы выкурить свою неизменную«Золотую Яву»?..

И поведать о неизменных любителях раритетного драматургаКукольника.

Спросить об этом было не у кого.

И, на цыпочках пройдя по коридору, Лена остановилась передАфиной дверью.

Сколько раз она приходила сюда, господи ты боже мой! Исколько раз Афа ветре-, чала ее — иногда оторвавшись от малогабаритноготелевизора «Sony», но чаще — от своего небольшого, почти бутафорскогохореографического станка. Возможно, это ее последний визит на Лиговку, вкомнату, все еще принадлежащую Афе. Через несколько дней сюда въедет кто-нибудьиз тишайших членов коммунального сообщества и станок будет разобран и выброшенза ненадобностью. Или приспособлен под более низменные хозяйственные нужды.Такая же участь постигнет и фотографии знаменитых балерин, оккупировавшие стеныкомнаты на правах членов Афиной семьи,..

Впрочем, гадать об этом — дело неблагодарное.

Такое же неблагодарное, как копаться сейчас в вещахпокойной. Остается утешаться тем, что делать это ее заставляет крайняянеобходимость.

Открыв комнату и включив большой свет, Лена обессиленноопустилась на стоящий у двери стул: в Афиной комнате не изменилось ровнымсчетом ничего. Кто бы мог подумать, что вещи, такие же хрупкие, как и самаАфа, — все эти вазочки, салфеточки и накидки на подушки, — кто бы могподумать, что все они равнодушно переживут хозяйку?

Переживут, так же как и кружевное белье из верхнего ящикакомода.

Комод шел в списке под номером два — сразу же после шкафа,из которого Лена выудила платье для предстоящей церемонии погребения. Неочень-то оно и подходило, это платье — веселый белый горох на синем фоне, новсе остальные вещи были еще легкомысленнее, они, так же как и Афа, меньше всегобыли готовы к такому досадному повороту событий, как смерть. С бельем былопроще, нашлось и беспробудно с налетом эротизма, черное, — вот толькозачем Афе кружевное белье? Но отказать маленькой неудавшейся балерине в белье…

Той самой, которая терпеливо выслушивала все ее жалобы наГжеся, никогда не жаловалась сама и которая всегда одалживала ей сотенные дополучки…

В самой сердцевине стопки из невесомых трусиков обнаружиласьфотография, с которой Афа в свое время так демонстративно-безжалостнорасправилась: теперь Лена благодаря стараниям владельца яхты «Посейдон» знала,кто был изображен на снимке.

Ее, Афин, парень.

Настолько ее, что Афа ненадолго пережила своего яхтсмена.

Лена провела рукой по фотографии, и фотография поддалась,слегка сдвинувшись, соскользнув с шелковой поверхности белья. И под нейобнаружился листок бумаги.

Вернее, несколько листков официально-делового размера.

Три, если уж быть совсем точной.

Три соединенных степлером листа, на которые она бросила взглядпросто из любопытства, оказались не чем иным, как контрактом. И не простоконтрактом, а контрактом между Афиной Филипаки и театром современного балета«Лиллаби».

Театром Романа Валевского.

Несколько секунд Лена стояла как громом пораженная.

Как же она заблуждалась насчет Афины, как же оназаблуждалась! «Неудавшаяся маленькая балерина» — это было вовсе не про нее: всамый последний момент Афе улыбнулась удача.

И именно на нее намекала Лене покойная подруга! Так вот очем она не хотела говорить из чисто актерского, растворенного в крови суеверия!Перед тем как умереть, перед тем, как быть сброшенной с электрички, онаподписала контракт!

А значит, она знала Романа.

Мертвая Афа знала мертвого Романа.

И не только как художественного руководителя «Лиллаби»! Афабыла джусером и работала на электричках. На электричке.

Возможно, на той самой электричке, билет на которую валялсяу Романа в портмоне.

И две смерти близких ей людей, поплутав немного во тьмеЛениного тела, неожиданно слились воедино. А слившись и исполнив пропитанноегоречью фуэте, шепнули Лене на ухо: таких совпадений не бывает…

* * *

…Вот уже несколько минут Бычье Сердце тупо стоял передобитой войлоком дверью под номером 17. К этой двери его привел номер на визиткеВладимира Евгеньевича Неплоха с интимной припиской «дом», Установить адрес пономеру телефона не составило особого труда, но абсурд ситуации заключался втом, что этот адрес оказался хорошо знаком майору. Более того, совсем недавноон посетил вышеозначенный дом. И не просто из праздного любопытства, а по делу.

По делу Романа Валевского.

Покойный Рома-балерун оказался соседом исчезнувшего В. Е.Неплоха, одно время проживавшего несколькими этажами ниже.

Это было слишком.

Это было откровенным вызовом ему, майору Сиверсу, привыкшемутоптаться вокруг одной-единственной, иногда призрачной версии. И цепко держатьодну-единственную, иногда готовую расползтись под руками нить. Теперь же нитейоказалось несколько. И не нитей даже, а пеньковых веревок, на которых БычьеСердце готов был не только повеситься сам, но и вздернуть всех остальных,включая извращенца Лу Мартина, принесшего в клюве имя Неплоха.

Но для начала нужно было узнать, кто же скрывается за дверьютаинственной квартиры номер 17. И почему ее обитатели не хватились ВладимираЕвгеньевича и даже не подали заявления в соответствующие инстанции.

А то, что за дверью кипела неведомая Бычьему Сердцу жизнь,даже догадываться не пришлось. Сквозь войлок проникали удушающе-резкие звукискрипки. Какая-то тварь усиленно, с каким-то тупым ученическим наслаждениемрвала струны. Именно тварь, именно: тех, кто пиликал на скрипулечках всякоедерьмо, начиная от гамм и заканчивая «Чардашем» Ференца Листа, Бычье Сердцеаприори причислял к тварям — таково было тяжелое наследие мудрого папы,признающего только баян.

Пора прекращать эту пытку для нежных милицейских ушей.