Дон Левин и графиня Александра Толстая предложили Эйнштейну осудить начинавшийся Большой террор. Дон Левин: «Мы составили заявление, под которым должны были появиться подписи знаменитых интеллектуалов, как Джон Дьюи, Кларенс Дарроу, Эптон Синклер, с протестом против террора в СССР. С просьбой подписаться я обратился 7 декабря и к Эйнштейну. В своем письме в „Нью-Йорк таймс“, посланном 8 декабря, я так обосновал необходимость подобного заявления: „Где голоса сотен либералов и радикалов, присоединившихся к буре протестов против кровавой ‘чистки’, проведенной Гитлером в июне прошлого года? Почему эти защитники человеческих прав хранят необъяснимое молчание по поводу кровавой бани, устроенной Сталиным? Или эти рупоры общественной совести установили один стандарт для России и другой для Германии?“

В ответ я получил такое письмо: „10 декабря 1934 г. Дорогой г. Левин, Вы можете себе представить, как я огорчен тем, что русские политики увлеклись и нанесли такой удар элементарным требованиям справедливости, прибегнув к политическому убийству. Несмотря на это, я не могу присоединиться к Вашему предприятию. Оно не даст эффекта в России, но произведет впечатление в тех странах, которые прямо или косвенно одобряют бесстыдную агрессивную политику Японии против России. При таких обстоятельствах я сожалею о Вашем начинании; мне хотелось бы, чтоб Вы совсем его оставили. Только представьте, что в Германии много тысяч евреев-рабочих неуклонно доводят до смерти, лишая их права на работу, и это не вызывает в нееврейском мире ни малейшего движения в их защиту. Далее, согласитесь, русские доказали, что их единственная цель — улучшение жизни русского народа; тут они уже могут продемонстрировать значительные успехи. Зачем же акцентировать внимание общественного мнения других стран только на грубых ошибках режима? Разве не вводит в заблуждение подобный выбор?“».

А теперь вспомните, что Эйнштейн говорил лишь несколько месяцев назад: «Противостоять любой силе, которая террором подавляет индивидуальность, будь то под фашистским или коммунистическим флагом». Какая муха его опять укусила?! Возможно, Отто Натан: тот был настроен очень просоветски. Или причина очередной перемены в том, что именно в 1934 году было объявлено о создании Еврейской автономной области (про еврейский Крым уже забыли), куда планировалось переселить полмиллиона евреев? Для содействия сей цели был создан американский Биробиджанский комитет «Амбиджан», в который Эйнштейн немедля вступил. (Несмотря на старания «Амбиджана», из США в Биробиджан переехали только 100 семей, а советская сторона в 1937-м сама прикрыла иммиграцию евреев.) И вообще для евреев все по-прежнему шло неплохо. Они еще занимали руководящие посты в правительстве. А. Ваксберг: «Максим Литвинов (Валлах-Финкельштейн) — нарком иностранных дел, Генрих (Иегуда-Генах Гиршевич) Ягода — нарком внутренних дел, Лазарь Каганович — нарком путей сообщения, Аркадий Розенгольц — нарком внешней торговли, Израиль Вейцер — нарком внутренней торговли, Моисей Калманович — нарком совхозов, Моисей Рухимович — нарком оборонной промышленности, Исидор Любимов — нарком легкой промышленности…» Актеры, музыканты, шахматисты — всех Сталин осыпал наградами, они гастролировали по миру. И за антисемитизм по-прежнему сажали, причем сажали, как и за всё прочее, по соседским доносам… Еврейский рай, а японцы на этот рай хотят напасть, так как же можно…

В конце 1934-го или начале 1935 года Эйнштейн познакомился с одним обласканным (и не только в СССР) евреем, который, возможно, наряду с Натаном сформировал его новое почтительное отношение к Советам, — физиком Львом Сергеевичем Терменом. Тот в 1920-м изобрел электромузыкальный инструмент «Терменвокс», на котором музыка исполнялась без прикосновения к клавишам, инструмент без механических движущихся частей, как холодильник Сциларда — Эйнштейна. Мир заинтересовался, и с разрешения советских властей Термен в 1928 году основал в Нью-Йорке фирму по производству терменвоксов, запатентовал также систему сигнализации для тюрем Синг-Синг и Алькатрас. Арендовал в Нью-Йорке на 99 лет дом в шесть этажей (как считают некоторые историки, это была шпионская «крыша»), Эйнштейн к нему часто ходил: в особняке была студия, и они играли дуэт скрипки с терменвоксом. Термена спрашивали в одном из интервью, какую музыку они играли. «Эйнштейна больше интересовали взаимодействия музыки с геометрическими фигурами; он хотел объединить звук и живопись… Я подыскал ему ассистентку, с которой я работал. Она была художницей. Он приходил и работал. Я сам не интересовался этими геометрическими фигурами… Он там долго работал. Мы часто виделись и разговаривали. Однако Эйнштейн был физиком-теоретиком, а я не был теоретиком, я — изобретатель, так что общего у нас было немного».

В 1938 году Термена отозвали в Москву. Есть версия, поддержанная его женой-американкой, что его увезли силой. В марте 1939-го его арестовали — по одной версии, за убийство Кирова, по другой — за причастность к «фашистской организации». Он оговорил себя и получил восемь лет колымских лагерей, где занимался разработкой подслушивающих систем, получил Сталинскую премию и дожил до 1993 года. Он был честным советским патриотом, как Габер — немецким…

«Нет ни малейшего признака, что ядерная энергия когда-либо будет получена. Это означало бы, что атом можно разрушить по желанию» — Эйнштейн, «Питтсбург пост газетт», 29 декабря 1934 года. В том самом году итальянец Энрико Ферми (состоявший в фашистской партии и женатый на еврейке) выполнил первые крупные экспериментальные работы по ядерной физике, облучая элементы нейтронами. А Эйнштейн 16 февраля 1935 года писал королеве Елизавете: «Как подобает старику, я совсем чужд обществу». Кокетничал — в обществе он был нарасхват, ужинал с губернатором Нью-Йорка, Чаплином, Полем Робсоном, другими звездами, в Новый год выступал по национальному радио… На работе с Розеном очень хорошо пошло, привлекли еще одного — Бориса Яковлевича Подольского, уехавшего из России в 1913 году, и втроем придумали, как опровергнуть гейзенберговский принцип неопределенности. 25 марта они закончили (15 мая опубликовали в «Физикл ревью») статью «Может ли квантово-механическое описание физической реальности рассматриваться как полное?»

Вы, герр Гейзенберг, утверждаете, что нельзя одновременно измерить импульс и координату одной частицы — можно! Надо только взять (мысленно) пару частиц-близнецов, которые родились в одной точке и разлетелись в разные стороны. По закону сохранения импульса (гуманитарий, поверьте на слово) сумма их импульсов, как и сумма координат, всегда равна нулю. Так с разорвавшимся надвое снарядом: если до взрыва он был неподвижен, суммарный импульс его осколков равен нулю. Поймав один осколок и измерив его импульс, можно назвать величину импульса второго осколка, как бы далеко тот ни улетел. Стало быть, если у одной частицы измерить импульс, а у другой — координату, то импульс второй уже и измерять не надо, а надо только отнять импульс первой от нуля. И вот мы уже знаем про вторую всё: и координату, и импульс. По квантовой механике, когда измеряешь, вмешиваешься и меняешь реальность, но тут-то о каком вмешательстве можно говорить, если ты измерял координату не первой, а второй частицы, ее двойняшки, и наоборот — импульс первой, но не второй? Ведь не может же первая частица, когда ее измерили и она изменилась, каким-то образом на расстоянии (телепатически?) передать свое изменение сестре? В то время не было технической возможности осуществить эксперимент, и он стал сенсацией; 4 мая «Нью-Йорк таймс» писала: «Эйнштейн атакует квантовую теорию».