Казалось, долгая взаимная вражда угасла насовсем. Дело дошло до того, что часть земель на восточных склонах перевала заселили выходцы из рыбацких поселков, осев на плодородных лугах и признав хозяина Ланграссена своим господином. Но, несмотря на мирную жизнь, злопамятный лорд Дейста никак не мог простить бродягам Эльгсенваттена их независимости. Стоило спросить, что помнит старик из светлых дней детства, как тот наливался желчью и цедил: «Никогда не прощу сыроедам дружину отца, что они закопали среди морской гальки». Сама мысль о том, что кто-то смог дать отпор надменному потомку гордых воинов, была нестерпима. Что где-то есть люди, посмевшие бросить ему вызов. И если с вызовом взбунтовавшегося бастарда лорд Дейста справился, то дотянуться до западного побережья руки были коротки. Пока…

Под крышею башни звякнуло копье, и одинокий стражник высунулся из крошечного закутка, где прятался от пронизывающего ветра. Зимою караул меняли каждый хинк. Но все равно даже за столь короткий промежуток времени солдаты успевали промерзнуть до костей. Не спасали ни теплые шубы, ни подбитые мехом сапоги. Проклятый ветер дул вдоль высоких скал, зло спотыкался об усеянную зубцами стену и завывал среди высоких крепостных башен, подбрасывая вверх снежные хлопья. В такую погоду даже привычные к морозам мореходы закапывали свои легкие юры в снег и нос не показывали на улицу. Черными морозными ночами только яркие всполохи далекого северного сияния терзали небо, заливая все вокруг мертвым синим светом.

Но сейчас в белесом небе безраздельно властвовало солнце. Стремительно поднявшись в зенит, оно замерло там ненадолго, слепя бесконечными серебристыми зайчиками, отраженными от белоснежных сугробов, и засобиралось на покой. Скоро уставшее от стужи светило потеряет свой бледный вид, наберется сил и растопит глубокие сугробы. Через пару месяцев звонкие ручьи прорежут серые груды набрякшего водою снега и потекут с высоких гор вниз, питая луга и поля. Скоро злая зима поднимется обратно на вздыбленные кряжи, чтобы зарыться там среди вечных снегов и льдов, терпеливо дожидаясь, когда уставшее солнце позовет в гости осень, а потом и вовсе растеряет свой жар. Тогда вновь холод и мрак вернутся на засыпанные снегом крепостные тропы, повторяя вечный хоровод жизни и смерти.

Уткнувшись шлемом в камень, задремавший часовой вздрогнул и схватился за меч. Покрутив головою, приложил рукавицу к глазам и попытался разглядеть, нет ли чего нового вокруг. Так и не обнаружив ничего интересного в сияющей снежной пустоте, стражник прикрыл заслезившиеся от яркого света глаза, пробормотал что-то недоброе в адрес мороза и ветра и запрыгал по площадке, пытаясь согреться.

Еще летом грех было жаловаться на службу. Грошовое жалованье удавалось потратить в единственном трактире, притулившемся в соседней с крепостью деревеньке. Там же солдаты изредка подрабатывали по хозяйству, то перекрывая кому-то крышу, то отправляясь на сенокос. Большинство старожилов в этой же деревне обзавелись семьями, надежно пустив корни. Казалось бы, живи и радуйся. Но господин посчитал, что летом надо в поход, и сорвал с насиженных мест большую часть солдат, оставив горстку отдуваться за всех сразу. Караулы сменялись день через день, редкий гарнизон с трудом успевал расчистить от снега центральные проходы, крестьяне почти не видели в таверне замордованных службою солдат.

Вдобавок ко всем привычным бедам добавилась новая напасть. В начале месяца в горах пропали двое охотников, ушедших за горными козлами. Остатки их одежды нашли три дня назад. Молодой пастух, вздумавший прогуляться в дальний лес за дровами, бросил остатки своего завтрака и примчался в крепость быстрее ветра. Хорошо вооруженные следопыты осмотрели место гибели крестьян и сообщили неутешительную весть: рядом с крепостью завелся дикий зверь. Для снежного барса след был достаточно крупным, но и на медвежий не походил. Покрутившись по лесу, солдаты нашли еще кучу чужих мелких отпечатков и постарались убраться под защиту надежных стен до того, как солнце спряталось за скалы. Больше пока никто не пропал, но и гарнизон, и деревня замерли в ощущении близкой беды. С наступлением сумерек единственная дорога пустела, и терпящий убытки трактирщик крыл самыми грязными словами неведомое чудовище, посмевшее высунуть нос из полуобвалившихся пещер.

Ночами караульные больше не отсиживались по укромным углам, а вслушивались в завывания ветра, внимательно разглядывая игру теней в неверном свете северного сияния, да шарахались в стороны от редких птичьих криков. Шутника, вздумавшего изобразить жуткие следы во дворе крепости, били всей казармой. А беспородную дворнягу, прибившуюся прошлого весною, всячески ласкали, кормили на убой и брали с собою на ежевечерний обход складов, опустевших оружейных комнат и подвалов.

Лишь самый старый дед, разменявший уже девятый десяток, черными ночами ковылял без боязни из трактира да распевал лихие песни, смущая соседей. На любые вопросы он лишь довольно хихикал и поминал проклятых рыбаков, которые в молодости также полезли в далекие пещеры, за что поплатились головами, разбудив лохматое чудовище. Неизвестный зверь тогда выбрался наружу, преследуя идиотов, и задрал трех коров в стаде, попавшемся ему по дороге. Но потом вернулся назад к своим подземным делам и больше нос на свежий воздух не показывал. Вот и сейчас охотники сунулись, куда не следует, за что и отдали дань Гударам. А коль зверя не беспокоить, то и опасаться нечего. Делать ему больше нечего, как по морозу шастать и по льду лапы морозить…

Неизвестно, так ли это, но за стариком немедленно закрепилась слава блаженного, а хитрая знахарка сумела распродать еще один спешно изготовленный запас амулетов и наговоренных снадобий. Местный прогуст дико завидовал ловкой бабе, собирая при том полную церковь чуть ли не каждый день. Но бедные прихожане с трудом могли наскрести лишнюю монетку-другую, предпочитая просто молиться. А дремучие в своем невежестве солдаты предпочитали тратиться на заговоренные камни, больше доверяя веками проверенным заклятьям знахарки, чем модным песнопениям церковника. Оберег за пазухой все же надежнее, когда стучишь зубами от холода и страха на стене, чем заунывное бормотание плешивого мужика в жарко натопленном храме. Вот если бы брата-прогуста рядом с собою поставить, когда с копьем по холоду бродишь, тогда другое дело. В крайнем случае, толстого монаха можно скормить зверю первым, успев удрать за подмогой…

Помотав головою, стражник помянул всех темных богов в целом и каждого в отдельности, удивившись кривой дорожке, по которой успели пробежаться невеселые мысли. Услышав звонкий удар колокола, солдат обрадовался и принялся растирать прихваченные морозом уши и нос. Еще чуть-чуть, пока поднимется наверх следующий бедолага, и можно сдавать пост. А там — жарко натопленная казарма, горячий грог и блаженный отдых. Пока не получишь затрещину от тиорена и не услышишь хриплый голос:

— Чего дрыхнешь, лежебока? Твой хинк пришел, поднимайся, лодырь…

Устроившись рядом с братом, Берра с интересом разглядывал, как Гэйлин бережно полирует зеркальный толстый металлический лист, украшенный замысловатой вязью по краям. Смешно сморщив нос, кругленький гном не сдержал любопытства и спросил:

— И не жалко отдавать? Редкая вещь, как ни крути. Каждому бродяге такие подарки делать — без штанов останемся.