Элий швырнул псу кусок колбасы. Тот понюхал и не торопясь, с достоинством принялся есть.

— Цербер, — позвал Элий.

Пес поднял голову и удивленно глянул на римлянина. Разве можно псу давать такую кличку?!

Легация заснула днем. Она теперь часто впадала в дремоту. Слабость охватывала ее. И тоска. И страх.

Летиция спала. Ей снилось, что она стоит в саду у ограды. Весна. Деревья белым-белы, в сплошной кипени цвета. И вдруг Элий подходит к ограде. На нем белая тога, а волосы серы от пыли. Летиция бежит к Элию, прижимается всем телом — грудью, явно обозначившимся животом, бедрами — и ощущает прикосновение его возбужденной плоти. И от одного этого прикосновения тело ее содрогается от наслаждения, живот дергается в конвульсиях…

Летиция проснулась, а любовные спазмы продолжались наяву. Но рядом не было Элия. Она одна среди обжигающих простыней. Одна в душной спальне, и над нею на фреске потолка дернокудрый Морфей прижимает к раскрасневшемуся лицу пурпурные маки. Летиция положила ладонь на живот. Он был тверд, будто под кожей лежал камень… Нет, только не это… О боги, не это…

Ледяная игла страха прошила тело и застряла в крестце. Напряжение не уходило. Что, если пережитый во сне оргазм вызовет выкидыш? О нет, она не может потерять своего малыша! Летиция гладила натянутую кожу и шептала:

— Все хорошо, маленький, все хорошо, прости. — Как будто была виновата в невольной любовной утехе. — Твой отец вернется. Вы так будете любить друг друга… Эй, кто-нибудь! — она не смела кричать — ее призыв походил на сип. — Позвоните в «Скорую»!

Почему никто не отзывается? Почему никто не спешит на помощь?! Летиция боялась встать — ей казалось, что любое движение может оказаться роковым.

— Кто-нибудь… — шептала она, уже не надеясь, что ее услышат…

Дверь приоткрылась, и в спальню бесшумно заполз Гет. Огромная плоская голова покачивалась на толстом туловище. Летиции показалось, что желтый глаз змея смотрит на нее с упреком.

— Я вызвал медиков из Эсквилинки. Сейчас прибудут. Замечу мимоходом: очень трудно набирать номер телефона, не имея в распоряжении рук, хвостом. Но никто ведь не оценит моей изобретательности!

— Благодарю тебя, Гет, — прошептала Летиция помертвевшими губами.

— Хорошо, что я не глух, как все змеи, — продолжал нахваливать себя гений. — А то некоторые решили, что могут по ночам гулять, а не быть подле своей госпожи…

С улицы донеслось завывание подъезжающей «скорой». Гет предусмотрительно юркнул в шкаф.

Две женщины в зеленых туниках вбежали в комнату. Одна тут же стала набирать в шприц прозрачную жидкость из ампулы. Летиция знала, что уколы магнезии болезненны. Но она не почувствовала боли, лишь комната опрокинулась набок, а перед глазами проплыли низкая глинобитная ограда, беленая стена дома и дерево с кривыми ветвями, почти лишенное листвы, усыпанное сиреневыми цветами. Солнце вставало. И вдруг не стало ни домика, ни дерева, ни ограды — ослепительная вспышка, и все исчезло. Запоздало Летиция вскинула руки, но ничего не смогла ухватить — пальцы вцепились в спинку кровати. Видение сулило что-то страшное. Но что — нельзя было понять.

С отрогов гор они смотрели на лежащий к югу город, взятый в кольцо осады. Серебром извивался Джаг-Джаг, вырываясь из горного ущелья. Горные хребты с отвесными склонами и платообразными гребнями образовывали ярусы огромного природного театра. Юний Вер и его бессмертная когорта смотрели на Нисибис — сцену многодневного спектакля.

— Мы отправимся в город, — сказал кто-то из бес смертных бойцов. — Мы хотим воевать.

— Неужели? Когда-то вы решили умереть, чтобы не идти на фронт. И вот спустя двадцать лет вы, бессмертные, хотите взяться за дело, которое прежде повергало вас в ужас. Надо было размышлять двадцать лет, чтобы решить дилемму в пользу войны?

— Мы решаем не в пользу войны, — отозвался Тиберий Деций, тот, кто был когда-то братом Элия. Они очень схожи. Но от Тиберия остался лишь бледный абрис, во второй контур жизнь куда ярче вписала образ младшего брата. — Мы — бессмертные, и потому все решаем иначе.

— Да, человек выбирает что-то одно, у него мало времени и ему все время приходится оберегать свою жизнь, — подал голос Луций Проб. — Человек торопится, бежит и несет в руках стеклянную чашу. Упадет — разобьет. Жизнь кончится, прекратится бег. Наша же чаша из злата. Мы роняем ее, поднимаем и продолжаем бежать. У нас нет дилеммы или-или. Мы вмещаем все.

Юний Вер смотрел на него, и казалось — видит он не Луция, а сына его Марка, центуриона-следователя. То же чистое лицо, та же тонкая прорезь рта. Живой Марк — стекло, мертвый Луций — злато. Странные образы… Домыслы «Нереиды» кажутся правдоподобными лишь на фоне бессмертия «Нереиды». Ложный фон, созданный ложным освещением. Красный отсвет на синем исчезнет вместе с лучами рассвета.

— Мы вернулись ради высокой цели, — сказал Тиберий Деций. — Я уверен в этом. Пока предназначение скрыто от нас. Но вскоре мы узнаем, что нам было предначертано Фортуной.

— Вы бесплотны и не в силах никого поразить мечом или нажать на курок, — напомнил Вер.

— Мы создадим себе тела. Так, как это делали гении. Разве в мире мало атомов, чтобы создать из них плоть для души?

— Тела создать можно, — согласился Вер. — Но, обретя тела, вы станете смертны.

— Смерть? Лишь временный плен, пока плоть не разложится и мы вновь не обретем свободу. — Проб говорил обо всем легко. Будучи бессмертным, легко думать о смерти. Но Вер почему-то не ощущал той же легкости.

— Хорошо, идите. Но вам придется принять облик аборигенов. Римляне слишком хорошо знают друг друга в лицо. Вы можете выдать себя за беженцев.

— А ты? — спросил Тиберий Деций.

— А у меня другой противник. И вам он не по зубам.

— Я останусь, — сказала Юния Вер. — Ведь кто-то должен остаться подле тебя, сынок.

Он видел ее точно такой же, как в вечер прощания, какой ее запомнил четырехлетний Вер. Все то время, пока легионеры спали в колодце, а он странствовал, пытаясь отыскать смысл своей жизни и жизни всего мира, они ждали его в ледяном безмолвии. Теперь они сделались ровесниками, хотя по годам годились Веру в отцы. И вот они вновь должны расстаться. И он позволит им уйти.

«Супруга Цезаря Летиция покинула Эсквшинскую больницу. Медики сообщили, что угроза выкидыша миновала».

«Новых сообщений из Нисибиса нет. По мнению первого префекта претория Марка Скавра, римляне могут держаться в осажденной крепости сколь угодно долго. Царь Месопотамии Эрудий лично прибыл в Рим для переговоров с императором Руфином. Есть сведения, что в Месопотамию будут посланы дополнительные войска».

«В Аквилее созвано экстренное заседание Большого Совета».

"Коллегия фециалов[69]заседает непрерывно. В этот раз им нетрудно будет доказать справедливость своего решения. Рим на пороге войны. Двери храма Двуликого Януса вновь откроются".