Хеннесси усомнилась. Она действительно пыталась думать о Кружеве. Она не знала, почему перед ней раз за разом встает это поганое воспоминание.

– Я не нарочно. Я стараюсь увидеть тот, другой сон.

– Правда? – спросил Брайд. – Думаешь, лес врет? Или он всего лишь дает тебе то, о чем ты просишь?

– Этого я не просила.

– Твой разум – нет, – сказал Брайд. – А вот сердце…

Хеннесси не стала спорить. Она слишком долго игнорировала собственное сердце, чтобы утверждать, что она в этом знаток.

– Когда нам страшно, мы дурачим себя как никто, – продолжал Брайд.

– Ты можешь ей помочь? – спросил Ронан.

Брайд явно удивился.

– Разве я не помогал? А… (Ронан наклонил голову в направлении голоса, обводя взглядом деревья.) Ты, кажется, хочешь, чтобы я ушел?

– Не понимаю, почему ты до сих пор прячешься, – сказал Ронан. – Ты здесь, в моем главном секрете. Ты все про меня знаешь. Я не прошу поддельного свидетельства о рождении. Только поговорить лицом к лицу.

Брайд ответил:

– Это потому что ты не знаешь, о чем просишь. – Он помедлил, а когда заговорил вновь, в его голосе послышалась легкая грусть. – Если ты увидишь меня, все изменится. После встречи со мной ты не сумеешь до конца вернуться в обычный мир. Я не хочу отрывать тебя от твоей жизни. Поэтому… не ближе. Это – максимум, на который ты можешь приблизиться, не опасаясь изменений.

– А как же допрыгать до середины?

Тем не менее, Ронан больше не пытался разглядывать деревья.

– Не знаю, – сказал Брайд. – Уже не знаю. И не знаю, хочу ли я, чтобы твоя жизнь изменилась.

По лицу Ронана было ясно, что он хотел. Он был господином этого невероятного места, хозяином снов – и по-прежнему желал большего.

Хеннесси это понимала. Она пожалела, что Джордан не видит Линденмер. Что остальных девочек нет здесь. Возможно, следовало взять их сюда с собой, вместо того чтобы тащить этот груз в одиночку. Что было толку, если подумать? В любом случае, секрет ее убивал.

Она заговорила.

– Мне НУЖНО, чтобы моя жизнь изменилась.

Надолго настало молчание. Опал вытянула кулачок и разжала пальцы. С ее ладони вспорхнул маленький радостный огонек и, вместо того чтобы упасть, медленно поплыл вверх. Они все смотрели на него, пока он не исчез в сумерках.

– Докажи, – сказал Брайд. – Докажи, что вы можете действовать заодно. И если я по-прежнему буду вам нужен, придите вместе и расскажите мне. Но помни, что я сказал. О… нет. Нет. Мир превращается в грязь.

Лес замолчал.

Он не попрощался, и они не видели, как он уходит, но Хеннесси поняла, что Брайд ушел. Это было тревожное прощание. Судя по лицу Ронана, Брайд в норме не исчезал так.

– Я готова, – сказала Хеннесси. – Не дай мне ушибиться слишком сильно, Линч.

На поляне стало темно.

Так начинался сон: в темноте.

Ни света, ни звука.

Время и пространство, обретя плотность во сне, двигались, но не нарушали тишины. Смотреть во сне было не на что. Назвать словами – нечего.

Там была Хеннесси – и во сне она знала, что может увидеть что угодно, если сильно захочет. Сон ограничивало только ее воображение – какая невероятная, пугающая, ослепительная истина. Она получила этот дар при рождении, но ей не сказали, как им пользоваться. Она получила дар и увидела, как он убил Джей – или, по крайней мере, не спас ее.

У Хеннесси был шанс.

Если бы только ей приснилось что-нибудь, кроме…

Оно было там.

Она почувствовала его, а затем заметила. Темное, огромное. Нечто противоположное цвету и пониманию.

Только его края можно было как-то осмыслить. Изогнутые и скошенные, в клеточку. Кружевные, если уж подбирать какое-то слово.

В основном оно было большое. Больше, чем всё, что Хеннесси могла представить. Такое огромное и старое, что к нему не применялся возраст. Оно провело там так много времени, что люди для него были бактериями – ничтожными, незначительными. Оно настолько превосходило их могуществом, что только это и спасало людей – оно никогда не замечало…

Его внимание стало ощутимым.

Оно увидело Хеннесси.

Она почувствовала ужасную тяжесть, которая враз изменила сон. Теперь, когда ее заметили, было ничего нельзя поделать. Были две Хеннесси – одна жила, не зная о существовании этой штуки (и, главное, эта штука не знала об ее существовании), а другую ВИДЕЛИ.

Теперь Хеннесси заметили и возненавидели.

Это существо хотело ее убить. Вот так: проникнуть внутрь – как оно обещало – и убить Хеннесси, живя в ней, потому что она была такой маленькой и уязвимой, а оно было всем. Она просто не смогла бы удержать Кружево внутри.

Ну или она могла выпустить его – и выжить.

Но Хеннесси ни за что не сделала бы этого. Она была недостаточно сильна, чтобы остановить Кружево, но ей хватило бы сил никогда его не выпустить. Она была не настолько слабой, чтобы позволить кому-то еще жить с этой тварью, которая смотрела, видела, прикасалась, вторгалась…

Диклан в норме никого не приглашал домой.

Не то чтобы он не ходил на свидания и никого не клеил – этот некрасивый эвфемизм обозначал то, что иногда оказывалось очень приятным времяпрепровождением. Просто Диклан никогда не подходил слишком близко. Интимность дозволялась, лишь бы не пришлось говорить правду.

Что, по сути, отрицало интимность как таковую.

У него было несколько долгих отношений – три Эшли подряд, что очень веселило его братьев – но это, скорее, напоминало хобби, не приносившее удовлетворения. Диклан не знал, почему до сих пор состоял в клубе кинокритиков – и не знал, отчего встречался с девушками по имени Эшли. Столь многое в его расписании требовало внимания, и они понимали, что ничего не значат для него, иначе он не забыл бы поставить галочку в списке.

Диклан устал хранить чужие секреты и не выдавать своих.

Поэтому он просто не приглашал никого к себе. Ему, в любом случае, не нравилось, когда люди знали, где он живет. Где лежит его зубная щетка.

Но он привез Джордан домой.

Так или иначе, это было не совсем как обычно, когда привозишь кого-нибудь домой после свидания. Просто казалось странным разойтись в разные стороны, после того как человек, неотличимо похожий на молодого Ниалла, велел им забыть все, что они когда-либо слышали о загадочной преступной организации.

Потому они поехали к Диклану.

Он отпер дверь.

– Проходи.

Джордан зашла, окидывая взглядом квартиру. Диклан читал по ее глазам: скучно, предсказуемо. Со вкусом обставлено – да, дорого – да, но непримечательно. Серая кушетка, белые коврики, изящные современные картины в темных рамах. Не квартира, а фотография из каталога. Нейтрально красивый Диклан казался еще одним аксессуаром в собственном доме.