– Можно взять одну в Лондон и выяснить. Думаю, если одна из них его, значит, и остальные тоже.

– Сколько же их здесь?

Считали оба.

– Сорок восемь, – сказал он.

– Пятьдесят две. Еще четыре за дверью.

– Он, должно быть, ужасно ценный, – потрясенно заметил он.

– Да.

– Значит… если я продам их, у меня будут деньги?

– Конечно, будут. Только… разве не придется платить наследственные пошлины?

Она слышала о них от отца, когда умер Бриг.

– Вряд ли. Когда мистер Краутер читал мне завещание, выяснилось, что отец оставил дом со всем, что в нем есть, сначала моему брату, а после его смерти – мне. И нам так и не сказал. Так или иначе, все имущество привязано к какому-то непонятному трастовому фонду, так что его нельзя ни продать, ни взорвать, ни еще что-нибудь. Полагаю, эти картины стоят тысячи фунтов?

– Тысячи.

– Хватит на ремонт дома, как вы думаете?

– Честно говоря, не знаю. Но думаю, да.

– Но не хватит, видимо, чтобы и отремонтировать его, и жить здесь, – подытожил он.

Когда они выходили из комнаты, он вдруг сказал:

– Возьмите одну!

– Что взять?

– Картину. Выберите себе. Или сделайте это завтра, когда их будет лучше видно. Выберите, какая вам больше всех понравится. Ведь это же вы их нашли.

– Нет, я не могу. С вашей стороны это очень любезно, – добавила она, – но вы, наверное, не представляете, сколько… в общем, какая это ценность. А деньги вам нужны.

– Да уж. Хотел бы я распродать Тернеров, купить няне коттедж, запереть двери этого дома и больше здесь не появляться. Что вы на это скажете? – Они подошли к большой лестнице, и он спросил: – Вы не против, если мы немного посидим прямо здесь, на ступеньках, и поговорим кое о чем? Если мы спустимся, няня не даст нам покоя со своим печеньем с коринкой.

– Ладно.

– Во-первых, я правда хочу, чтобы вы взяли картину. Не хотите выбрать сами – это сделаю я, а я могу ошибиться. – И не давая ей ответить, он продолжил: – И вообще, что вы думаете о том, что я недавно сказал? Насчет уехать из этого дома, и все такое?

– Я думаю, – нерешительно начала она, пытаясь представить себя на его месте, – это зависит от того, любите ли вы этот дом. Потому что если да, и бросите его, мысли о нем не дадут вам покоя.

– А если бы его оставили вам, как бы вы поступили?

– О, думаю, я попыталась бы пожить в нем. Сделала бы его хотя бы отчасти комфортабельным и посмотрела бы, что будет дальше.

– Правда?

Этим он напомнил ей сказанное ранее по телефону – то же слово и тем же тоном. Но на этот раз она видела его лицо. Он не сводил с нее серьезного и нежного взгляда.

– Тогда я все-таки рискну спросить, вы стали бы жить здесь со мной? Согласились бы выйти за меня? Или хотя бы подумать об этом?

– Мне незачем об этом думать, – ответила она, обнаружив, что время на раздумья ей и вправду ни к чему.

– Вы серьезно? Вы правда выйдете за меня замуж?

– Я хочу за вас замуж. – Ей казалось, что она всегда этого хотела – вне всяких сомнений.

– Я хочу жениться на вас с того самого момента, как впервые увидел, – сказал он. – С тех пор чем больше я видел вас, тем сильнее хотел. Но думал, что мне не на что надеяться. А потом, когда я как раз решил, что надежда у меня все-таки есть, случилась вся эта история со смертью отца, необходимостью решать с этим домом, отсутствием денег… Я подумал, вам надо увидеть все самой… Да еще эти Тернеры…

– Я и без Тернеров вышла бы за вас.

– Правда?

Он поцеловал ее нежным и долгим поцелуем, а когда они слегка отстранились, она увидела, как сияние преобразило его.

– У вас глаза как звезды – как те сапфиры, в которых будто мерцает звездочка, – сказал он, и она обняла его за шею обеими руками.

Они не знали, сколько просидели на лестнице в состоянии радостной умиротворенности, почти не разговаривая, пока сумерки не сгустились и издалека не раздался глухой звук гонга.

– Это няня с нашим чаем. – Он подал ей руку, они опасливо сошли по ступенькам и ощупью добрались до двери в коридор, где он, пошарив на стене, нашел выключатель. Слабый желтоватый свет озарил коридор, ведущий к той комнате, где они обедали; там уже был растоплен камин и накрыт стол к чаю.

Няня появилась сразу же, как по волшебству.

– Я взяла на себя смелость позвать вас, потому что все мы знаем: от ожидания оладушки вкуснее не становятся, – сказала она, окинула их своим проницательным взглядом и принялась хлопотать вокруг стола с блюдом под колпаком и серебряным чайником.

Многозначительно переглянувшись с Полли, Джералд объявил:

– Мы решили пожениться, няня, и ты узнала об этом первой.

Она выпрямилась и отерла ладонь о передник.

– Вот и я думала. – Она пожала Полли руку. – Надеюсь, вы будете счастливы, – добавила она. – Я ведь знаю его с рождения – в нем нет никаких изъянов.

– Послушать тебя, так я будто лошадь!

– Не глупи, – отозвалась она. – Твоя юная леди сама видит, что никакая ты не лошадь. – Она повернулась к Полли. – Пейте чай, если его светлость соизволит налить вам чашку. А когда закончите, позовите меня.

– Она вас одобрила, моя дорогая Полли, кстати, можно мне звать вас Полли?

– Если только вы не намерены хранить верность обращению «мисс Казалет» или… – Она обнаружила, что произносить эти слова в первый раз ей доставляет удовольствие. – Или, со временем, «миссис Лайл».

– Вообще-то тут есть еще одна тонкость. Боюсь, миссис Лайл вы не станете. Вы будете Полли Фейкенем. Хроническая связь со мной сделает из вас леди.

– Хотите сказать, няня не шутила, называя вас «светлостью»?

– Если вы предпочитаете, мы можем называться Лайлами. Быть лордом весьма накладно, а у меня, как вам известно, нет ни гроша. Все, что я могу предложить вам, – пожизненную лягушачью преданность.

– Нет. Пожалуй, мне понравится быть леди Фейкенем. Звучит как фамилия персонажа из какой-нибудь пьесы Оскара Уайльда.

– Фамилия прилагается к дому, – объяснил он. – А когда мы одни, можете звать меня Джералдом.

Несколько часов спустя она лежала на удивительно удобной кровати в одной из комнат для гостей, с горячей грелкой, одетая в старинную белую ночную рубашку с длинными рукавами, найденную для нее няней, и вспоминала этот удивительный день, в который в ее жизни случилось столько перемен. В темноте ее переполняли воспоминания – и сегодняшние, и давно прошедших дней: как они валялись на траве у дома на Лэнсдаун-роуд, и Луиза говорила ей, что она, Полли, наверняка согласится выйти за любого, кто сделает ей предложение, только по доброте душевной, и как она годами после этого боялась, что так все и будет… и вот она здесь, с Джералдом, и вовсе не по доброте. И как папа, ужиная вместе с ней в клубе, говорил, что когда-нибудь она влюбится и выйдет замуж, «но надо бывать среди людей, чтобы найти подходящего». И вот она отправилась на ту вечеринку, куда не хотела, и познакомилась с ним. Завтра она позвонит папе и скажет, что приведет кое-кого познакомиться с ним, и он сразу догадается зачем, а когда познакомится с Джералдом, конечно же, увидит, какой он на самом деле чудесный, вздохнет с облегчением и ужасно обрадуется. И тут ей вспомнилось, что мама об этом никогда не узнает, и горе, еще недавно, казалось, глубоко погребенное, выскочило из своей могилы. «Я просто свыклась с тем, что скучаю по ней, – думала она, – но скучать по ней я буду всегда. Мне повезло гораздо больше, чем несчастному Уиллсу, ведь у меня осталось столько воспоминаний о ней». И она снова задумалась о Джералде, чтобы утешиться. Вспоминала, какой он смешной, когда не скован. И «строго личных» замечаний этим вечером было хоть отбавляй: он произносил их и не мог остановиться – сказать по правде, она виделась ему гораздо более красивой, интересной и обаятельной, чем была на самом деле. Что скажет обо всем этом Клэри? Теперь, как ей казалось, она твердо знала, что Клэри просто не могла быть влюблена в Ноэля: слишком уж встревоженной и несчастной она казалась все это время, и ее роман кончился так ужасно для нее. После аборта она будто впала в ступор, и Арчи заставил ее переселиться в коттедж, который сам для нее нашел, и работать над книгой. По выходным он ездил туда подбадривать и подгонять ее – по крайней мере, так считала Полли, потому что когда предложила приехать она, Клэри, кажется, не захотела ее видеть. Они повзрослели порознь, и теперь она боялась, что разрыв между ними увеличится из-за разницы судеб. «Нет, так не должно быть. И не будет. Я ведь правда люблю ее», – думала она. Этим вечером она рассказала Джералду про Клэри всю правду, и он внимательно слушал и, похоже, тревожился. Клэри поладит с Джералдом, она будет приезжать к ним в гости. А этот дом ее насмешит – настолько он не похож на то, как Полли часто описывала свой будущий дом, который у нее когда-нибудь появится: почти полная противоположность, или, скорее, испытание, медленно думала она – ее уже клонило в сон. Столько комнат, ей, наверное, целой жизни не хватит… и ей вспомнилось все новое, что она узнала о Джералде. Он умеет играть на рояле и прекрасно ездит верхом. Эти сведения она почерпнула у няни, и лишь в этих двух случаях он снова покраснел, хотя в остальном с ним больше такого не случалось. «Я так восхищен вами, – говорил он, – вы чудо. Знаете, это как разглядывать вблизи крылышко бабочки: каждая деталь – совершенство».