Джейми укачивал ребенка, но мыслями был далеко отсюда.

– Тогда я впервые поднял меч на человека.

– Понятно, – пробормотала я. Джемми вновь начал извиваться и хныкать, и я переложила его к себе на колени. Пеленка оказалась насквозь мокрой. К счастью, за поясом я держала запасную.

– Значит, крест возле дома… – негромко проговорила я, переодевая малыша, – чтобы собрать милицию?

Джейми вздохнул.

– Да. Я позову – и люди из моего клана, люди моей крови, должны явиться на зов.

Полуприкрыв глаза, он смотрел на склон, однако наверняка видел перед собой не зеленые горы Каролины, а каменистые поля и скалы Лаллиброха. Я положила руку ему на запястье: под холодной кожей ощущался жар внутренней лихорадки.

– Они пойдут за тобой, Джейми. Ты был с ними в Каллодене. Собрал их всех – и потом вернул домой.

Ирония судьбы: люди, которые ответили тогда на его зов, остались живы. Высокогорье сильно пострадало от войны – но Лаллиброх и все его население уцелело. Благодаря Джейми.

– Да. – Он повернулся ко мне, и грустная улыбка тронула его губы. – Но все эти люди здесь – их не связывает долг крови. Они не Фрейзеры, и я не был рожден их вождем и лэрдом. Если они и пойдут сражаться под моим началом, то лишь по своей воле.

– И по воле губернатора Триона, – сухо добавила я.

Джейми покачал головой:

– Вовсе нет. Разве губернатор знает кого-нибудь из них? Нет, он знает только меня, и этого достаточно.

Надо признать, он прав. Триону все равно, кого именно приведет Джейми, ему важно лишь, чтобы отряд был большим и мог сделать за него всю грязную работу.

Я задумалась, вытирая ребенка подолом юбки. О революции я знала крайне мало – лишь то, что писали в учебниках Брианны, а пропасть между официальной историей и реальностью порой невероятно глубока.

Кроме того, мы жили в Бостоне, и в школе преподавали в основном местную историю. Судя по тому, что писали о сражениях при Лексингтоне и Конкорде, в милицию вступали все здоровые мужчины колоний, причем добровольно, они горели желанием исполнить свой гражданский долг. Может, в Бостоне так оно и было, но мы-то в Каролине, едва ли не на другом конце страны.

– «…Народ весь, поднявшись, слышит сквозь тьму, как в полночь с призывом несется к нему на скачущей лошади Поль Ревир»[40], – процитировала я под нос.

– Что? – удивился Джейми. – Какой еще Пол Ревир?

– Да так, один ювелир из Бостона… Хотя скоро будет считаться героем, – отмахнулась я.

– Да?.. Ладно, как скажешь, саксоночка. Но я не понимаю, при чем здесь он?

– Я все о милиции…

Джейми бузил и извивался рыбой на траве, не желая надевать новую пеленку.

– Ох, угомонись уже!..

Джейми взял ребенка под мышки и приподнял, чтобы мне было удобнее.

– Давай подержу. Может, ему надо еще виски?

– Не знаю. Хотя орать с твоим пальцем во рту он не сумеет.

Я с облегчением отдала внука и вернулась к своим мыслям.

– В общем, Бостону уже больше ста лет. Вокруг него много ферм и деревень, причем близко к городу. Люди живут там давно, и все знают друг друга.

Джейми кивнул, терпеливо ожидая, когда я приду к какому-то выводу. И тут меня осенило: он только пытался объяснить мне то же самое.

– Если собирать милицию там, то явятся все: кому хочется, чтобы соседи считали его трусом? А в этих местах…

Я закусила губу, созерцая горы, плавающие в тумане.

– Да, – согласился Джейми. – Здесь все иначе.

Здесь на целую сотню миль не было ни одного крупного города, не считая немецкого поселения в Салеме. Только разрозненные фермы. Крошечные деревушки прятались в горах, их жители порой годами не видели чужих лиц.

Здешние поселенцы готовы прийти соседу на помощь – ведь завтра беда может явиться и в твой дом. Однако еще никогда они не выступали все вместе против общего врага. Не бросали семьи ради губернаторской прихоти. Смутное чувство долга, возможно, призовет одного или двоих; другие пойдут из любопытства или жажды наживы… Но большинство – лишь за человеком, которого они уважают и которому могут доверять.

«Я не был рожден их вождем и лэрдом», – так сказал Джейми. Однако он все равно лэрд по праву. И, если захочет, может стать вождем.

– Зачем, – шепотом спросила я, – зачем тебе все это?

Тени от скал росли и росли, глотая свет.

– А ты разве не видишь? – приподнял бровь Джейми. – Ты рассказала, что случится в Каллодене, и я поверил, саксоночка. Благодаря тебе люди из Лаллиброха вернулись домой живыми и невредимыми.

Не совсем так: любой, кто присоединился к армии горцев, понимал, чем может все обернуться. Однако… я сумела помочь, убедилась, что Лаллиброх готов не только к войне, но и ее страшным последствиям. И чувство вины, которое терзало всякий раз при мыслях о восстании, слабело.

– Допустим. И все же…

– Теперь ты рассказываешь, что случится здесь, саксоночка. Что опять будет восстание и война… и на сей раз победа.

Победа… Я ошеломленно кивнула, зная, какой страшной ценой она достанется.

– Вот только… – Джейми махнул кинжалом в сторону гор. – Я дал клятву короне, и если выступлю против нее, я стану предателем. Мою землю отнимут; может быть, меня даже казнят, и всех моих сторонников тоже. Верно?

– Верно.

Я сглотнула, плотно обхватив себя руками.

– Но в этот раз короне не победить. И когда королевскую власть свергнут… Как быть с моей клятвой? Если я сдержу слово, стану предателем уже для повстанцев…

– О… – слабо выговорила я.

– Вот видишь. В какой-то момент Трион потеряет надо мной власть, хотя когда это произойдет, я не знаю. И до той поры…

Он опустил кинжал острием вниз.

– Понятно. Мы в тупике.

Внутри все холодело от осознания, в каком мы безвыходном положении.

Ясно, что теперь надо выполнять приказы Триона. Но потом… Если Джейми и дальше, уже при революции, будет человеком губернатора, его объявят лоялистом, что в конце концов приведет к нашей гибели. Если же слишком рано отречься от короны и примкнуть к мятежникам, можно лишиться земли, а то и жизни.

Он пожал плечами и откинулся назад, покачивая Джемми на коленях.

– Ничего, я ведь и прежде бывал меж двух огней, саксоночка. Как видишь, уцелел. – Джейми насмешливо фыркнул. – Наверно, это у меня в крови.

Я усмехнулась.

– Если ты о своем деде, то, пожалуй, это и впрямь наследственное. Только в конце концов и он поплатился.