Молли заперла дверь. Гарри в полном недоумении смотрел на нее.

— Что ты задумала, Молл?

— Ты ужасный тугодум, дорогой. — Она протянула к нему руки. — Вот что я задумала.

Конечно, этого было мало, чтобы помешать ему уехать, но зато это было то, что он — и она — будут помнить до конца своих дней.

— Единственная его фотография, которая у меня есть, была сделана во время крещения. — Кейт Бенедикт протянула Молли маленький выцветший снимок молодой пары, на котором был запечатлен мужчина, очень похожий на Гарри, и красивая молодая женщина с ребенком на руках. На ребенке был берет и длинная крестильная сорочка. Лица его видно не было. — Не очень удачная фотография, не так ли?

— Вы правы, — согласилась Молли. — Гарри трудно представить в берете, даже ребенком.

— Ему всегда было наплевать на то, как он выглядит, — и он никогда не мерз. В конце концов я сдалась и перестала настаивать на том, чтобы зимой он носил шарф и перчатки. Хотелось бы мне знать, как у него дела? — задумчиво протянула старушка.

Гарри уехал месяц назад. Дети уже пошли в школу, и Молли чувствовала себя подавленной. Однажды она зашла к миссис Бенедикт — которая настояла, чтобы она называла ее Кейт, — узнать последние новости о Гарри, но пока что от него не было ни одного письма.

Кейт Бенедикт исполнилось восемьдесят, но выглядела она намного моложе. В глазах ее горел огонь, а маленькое, розовое и на удивление гладкое личико сохранило живость и подвижность. Она была женской и постаревшей версией своего внука. Кейт пригласила Молли в гостиную, полную книг.

— Я тут писала кое-что, — сказала она. На столе у окна Молли заметила ручку, пузырек чернил и тетрадь.

— Это письмо Гарри? — поинтересовалась она.

— Нет, милая. Куда бы я его отправила, а? Он не собирался долго задерживаться в Барселоне по старому адресу. Это протокол заседания, которое состоялось вчера вечером в этой самой комнате. «Сестры-социалистки Ливерпуля». Мы собираемся раз в две недели. А местная ячейка лейбористской партии заседает здесь же раз в месяц. Но Гарри никогда не присутствовал на собраниях: у него нет времени на лейбористов. Как и у меня, кстати сказать, но коммунисты, на мой взгляд, слишком уж радикальны, а Иосиф Сталин меня просто пугает. Хотите чашечку чая, Молли?

— Да, с удовольствием.

С тех пор Молли наведывалась к миссис Бенедикт по крайней мере раз в неделю, но даже к Рождеству от Гарри так и не пришло ни строчки. Она прочитывала «Дейли геральд» от корки до корки. Интернациональные бригады состояли из тысяч добровольцев из Европы, Канады, Америки и Австралии, большинство из которых никогда не держали в руках оружия. Разумеется, они не могли оказать достойного сопротивления превосходящим силам фашистов, которыми руководил генерал Франко. Но борьба шла жестокая и отчаянная. Это была война идей и идеалов.

В апреле небольшой городок Герника в Северной Испании подвергся нападению немецких «хейнкелей». Вслед за ними на него обрушили тонны бомб тяжелые «юнкерсы». Они буквально стерли городок с лица земли, уничтожив тысячи мирных жителей и расстреляв из пулеметов тех, кому удалось вырваться из кромешного ада. Бойня продолжалась три часа. Полный список убитых и раненых так никогда и не был опубликован, но именно в Гернике погиб Гарри Бенедикт.

Три недели спустя Кейт получила письмо от одного из уроженцев Ливерпуля, Франка Дэвенпорта. Почерк был неразборчивым, письмо было написано с ошибками, но, прочтя его, Молли ощутила, как благодарность к этому Франку Дэвенпорту переполняет ее сердце. Он писал о своем «верном друге Гарри», своем «товарище по оружию», о том, как тот «пал смертью храбрых», пытаясь спасти маленького ребенка от немецких бомб. «...Мне не стыдно признаться в этом — я плакал, когда Гарри погиб. Я плачу до сих пор, вспоминая его. Гарри много рассказывал мне о своей бабушке и о девушке по имени Молли, которую он любил. С вами в горе, Франк Дэвенпорт».

Кейт вздохнула, сложила письмо и спрятала его обратно в конверт. Глаза ее блестели, но она не пролила ни слезинки. Ее внук погиб смертью, которой можно гордиться, а не проливать над ней слезы. Старушка протянула письмо Молли.

— Возьмите его себе, милая. Кстати, вчера мне дали стихотворение, оно было напечатано в «Нью стейтсмен». Его я тоже отдаю вам. — И она опустила газетную вырезку в конверт с письмом Франка Дэвенпорта.

Молли прочла стихотворение, вернувшись домой. Глаза ее застилали слезы, и она с трудом разбирала буквы. Последняя строчка гласила: «Мы вспомним Гернику, когда на нас обрушатся черные птицы и НАШИ города будут гореть в огне».

Это было зловещее предсказание того, что непременно случится, если Гитлер обратит свой дьявольский взор на Европу.

— С днем рождения! — воскликнула Молли, когда Аннемари вошла в кухню. — Твой подарок на столе; это блузка. Ее сшила Шинед Ларкин, а я украсила вышивкой в виде цветов.

Аннемари уселась за стол и развернула сверток.

— Ой, Молли, она безумно красивая! Жаль, что я не умею так вышивать. — Она бережно коснулась пальцем маленького розового бутона, аккуратного и безупречного.

— Ты слишком нетерпелива, родная, — заметила мама. — Ты садишься шить с таким видом, будто объявляешь войну времени. На твоем месте я отдала бы предпочтение рисованию.

Мама ждала ребенка, и живот ее походил на маленькую гору. Если родится мальчик, она назовет его Айданом, а если девочка — Каллой. Она выглядела усталой, и, повинуясь внезапному порыву, Аннемари перегнулась через стол и погладила ее по черным вьющимся волосам, так похожим на ее собственные. Мама поймала ее руку и легонько сжала.

— С днем рождения, милая, — прошептала она.

— С Днем дураков! — весело крикнул Финн. — Сегодня не твой день рождения.

— Нет, мой, — решительно заявила Аннемари. Финн повторял одно и тоже из года в год. — Сегодня мне исполнилось одиннадцать. Где, кстати, мой подарок, хотела бы я знать?

— Я ничего тебе не подарю. Я забыл. — И эти слова Финн тоже повторял ежегодно. — А, ладно. — Он вынул из кармана брюк крошечную коробочку. — Держи.

— Колечко! Я угадала? — Аннемари открыла крышку коробочки. Внутри, на кусочке ваты, примостилось колечко с зеленым камешком. — Это изумруд? — ахнула она.

— Вряд ли, сестренка. Я пока еще не набит деньгами. Это нефрит.

— Нефрит приносит несчастье, — замогильным голосом возвестила Нанни. — Это кольцо не принесет девочке ничего, кроме несчастья.

— Замолчи, Нанни, прошу тебя, — резко бросила мама, — Кольцо действительно очень красивое, и, по-моему, несчастье приносит опал, а не нефрит. Надень его, родная, поглядим, как оно смотрится у тебя на пальце.