На протяжении нескольких месяцев, в течение которых Джоан встречалась с Майком, ее отношения с Барни постепенно разваливались. Скрыть истинную страсть к другому мужчине невозможно, и девушку мучило чувство вины за то, что она живет под одной крышей с Барни, который к тому же оплачивал все их счета. Но Джоан еще не была готова окончательно покинуть мужа. Она воспользовалась деньгами, которые присылала ей мать, и сделала шаг к разрыву, сняв для работы на Десятой улице «изумительный клон парижской мастерской»[1080].

«Я пошел туда и попытался выломать дверь, что у меня не получилось, и это хорошо, — грустно рассказывал Барни. — Мы с Джоан шли ко дну, как бы я ни хотел остаться с ней»[1081]. А в середине апреля 1951 года их непростая ситуация резко обострилась. Майк подделал один из чеков Барни и снял с его счета пятьсот долларов. Вот рассказ Барни о тех событиях:

Майка, который на момент ареста за подделку чека Барни находился на испытательном сроке за другое преступление, посадили в тюрьму, в печально знаменитую «Томбс» на Манхэттене; там он должен был ждать слушания своего дела Большим жюри[1083]. Узнав об этом, Джоан совершенно утратила контроль над собой; ее трясло, она плакала и винила себя в том, что не смогла «этого остановить» — не уточняя, что, собственно, имеется в виду под «этим»: арест Майка или тот факт, что он так нуждался в деньгах, что был готов пойти на кражу[1084]. А скоро ей предстояло узнать, насколько ее друг действительно в них нуждался.

Как только распространились слухи об аресте Майка, появились его многочисленные кредиторы, которые начали требовать у Джоан долг. Но суммы были слишком большими даже для ее нетощего кошелька. Девушка решила устроиться на работу и вернуться на учебу, чтобы получить диплом магистра и иметь возможность преподавать; она была готова на что угодно, чтобы помочь Майку и заработать себе на финансовую независимость от Барни[1085]. Джоан не позволяли видеться с Майком, а их переписка подвергалась цензуре (с одной стороны, его тюремщиками, с другой — Барни), и она совершенно перестала спать. И она не могла писать[1086]. Она превратилась в полную развалину.

В апреле Джоан начала посещать психотерапевта по имени Эдрита Фрид, которая станет одним из самых важных людей в ее жизни[1087]. Фрид была мягкой женщиной, которая не судила, не критиковала и источала какою-то спокойную силу; как специалист она искренне верила, что «любовь и сексуальность движут миром», что они были «необходимы для выживания»[1088]. Джоан могла рассказать Фрид абсолютно все (что она и делала), и Эдрита никогда ничему не удивлялась. Ей приходилось слышать вещи и похуже.

Эдрита Фрид родилась в Вене и приехала в США во времена великой миграции психоаналитиков, спасавшихся бегством от Гитлера. Пока Европу разрывала война, она работала в Принстонском университете, в том числе занималась анализом психологического контента нацистской пропаганды. А после войны входила в команду психологов, которые допрашивали в Нюрнберге нацистов высшего ранга[1089].

Словом, проблемы Джоан были действительно ничтожными по сравнению с тем, что она слышала тогда, но к 1951 году Фрид всерьез занялась проблематикой, которую представляла эта пациентка. Ее интересовали методики освобождения пациентов от сексуально-эмоционального расстройства, которое мучило их и парализовывало их волю[1090].

А Барни тем временем пришлось предстать перед Большим жюри, созванным для рассмотрения дела Майка. «Там были его отец и брат, — рассказывал потом Барни. — Они сразу начали крыть меня почем зря». Барни на их выпады не отреагировал, но, представ перед Большим жюри, он мог думать только об этих двух разгневанных родственниках подсудимого да о разбитом сердце Джоан. И он решил постараться отмазать Майка от тюрьмы.

После того как Барни задали ряд рутинных процессуальных вопросов, он резко прервал речь окружного прокурора, заявив: «Слушайте, да это же просто смешно. Этот человек безумен. Вы не можете его за это арестовать. Его нужно лечить».

Окружной прокурор был в ярости — невиданное дело, пострадавший защищает подсудимого. Он сказал Барни: «Заткнитесь. Скажете еще слово, и я арестую вас. Убирайтесь отсюда». Барни ушел. На следующий день прокурор позвонил ему и сообщил, что Большое жюри признало Майка недееспособным. И что его отправят в клинику для душевнобольных[1091].