– Вечера на пляже Малибу на самом деле никогда не было?

– Напротив, он был, но все произошло не так, как я тогда рассказала. Бетти не сказала мне ничего такого, чего я уже не знала. Но именно там я почувствовала, что она меня избегает…

– Моя мать порвала с вами?

Мой ответ породил враждебность в ее взгляде.

– Нет!

– Но, однако, у нее было такое намерение. Письмо наводит именно на такие мысли.

– Это письмо… я же сказала тебе, что никогда его не получала! Да, Бетти вела себя все более отстраненно, да, наша история потихоньку угасала, но собственно разрыва у нас не было. Когда начались съемки, мы были настороже, чтобы не допустить ошибку. Мы избегали находиться где-нибудь вдвоем, кроме сеансов грима. Бетти не хотела, чтобы я приходила к ней. От этого я очень страдала, но знала, что она меня по-прежнему любит. Давление, которое она испытывала, было сильным, я не могла за это на нее сердиться.

– Почему вы мне в тот раз рассказали все это о ФБР? Для чего вам было нужно, чтобы я продолжал копать в ту сторону?

Лора встала. Обойдя стол, она остановилась у окна, повернувшись ко мне спиной.

– Потому что я боялась, как бы ты в конце концов не открыл правду, касающуюся меня. Я подумала, что, направив тебя по этому следу, я сделаю так, чтобы расследование не затронуло любовных связей твоей матери.

Одним словом, тогда Лора крутила мной как хотела. И я не мог быть уверенным, что в данный момент она не продолжала то же самое.

– Где вы были в тот уикенд, когда исчезла моя мать?

Лора резко обернулась.

– Я тебе об этом уже говорила: на свадьбе двоюродной сестры в Палмдейле.

– Извините, Лора, но мне надо бы чего-нибудь посерьезнее.

– Что ты думаешь? Что я могла сделать зло твоей матери? Что ответственность за ее исчезновение на мне?

– Вы мне лгали с самого начала! Я не могу удовольствоваться таким расплывчатым алиби.

И это еще мягко сказано. Неожиданно именно Лора стала моим главным подозреваемым. Преступление по личным мотивам: первая наша с Хэтэуэем версия. «В восьмидесяти процентах случаев убийств жертва и преступник были знакомы. И в четверти случаев у них была любовная связь…» Я еще помнил эти цифры, приведенные детективом.

– Очень хорошо, – сказала она, направляясь к двери кухни.

– Куда вы идете?

– Я должна тебе кое-что показать.

Я остался сидеть, не осмеливаясь помешать ей выйти. Отсутствовала она минуты две, а потом вернулась с альбомом, который показывала мне во время моего прошлого посещения.

– Вот фотографии со свадьбы, – сказала она, останавливаясь рядом со мной. – Суббота двадцать четвертого января пятьдесят девятого: вот здесь обозначена дата. Я собираюсь приготовить немного чаю. Не хочешь чашечку?

Этим предложением она давала понять, что мы еще далеко не закончили. Мне незачем было ее торопить, и к тому же с тех пор, как проснулся, я не сделал ни глотка горячего.

– Да, с удовольствием.

Восемь фотографий на развороте: приглашенные, собравшиеся перед церковью, портрет новобрачных в полный рост, несколько групповых сцен вокруг большого стола на свежем воздухе, где, судя по всему, было приготовлено свадебное угощение. И один снимок с Лорой – улыбающейся в компании незнакомой пары и ее брата, которого я уже видел на фотографиях.

Лора вынула чайник и начала кипятить воду.

– Я прибыла в субботу утром вместе со своим братом Уорреном. Церемония в церкви состоялась в одиннадцать. Гостей было добрых полсотни. Многие сейчас уже умерли, но некоторых из ныне здравствующих ты без труда сможешь найти. Я могла бы дать тебе их имена. Они все тебе скажут то же самое: я не опоздала в церковь и уехала только в воскресенье вечером. Тебя это устраивает в качестве алиби?

Я произвел быстрый расчет. Сегодня, чтобы добраться из Лос-Анджелеса в Палмдейл, требуется добрый час. В 1959 году, насколько я понимал, поездки были куда более длительными. Если моя мать вышла из дома в субботу в 9 утра, я не видел, каким чудом Лора могла бы встретить ее в городе, убить в результате ссоры, спрятать тело и вовремя присутствовать на церемонии такой свежей и нарядной, как на фотографии. Даже если не учитывать, что она туда отправилась не одна.

Правдоподобная версия отпадала, но мне это доставило лишь облегчение: я пришел бы в ужас, узнав, что Лора послужила причиной смерти моей матери.

Я снова закрыл альбом. Этот простой жест показался мне достаточным ответом на вопрос.

– Когда вы видели мою мать в последний раз?

– Я могла бы сказать, что на съемочной площадке в пятницу в середине дня, но тогда я снова бы тебе солгала. Мы с ней увиделись чуть позже…

– У нее?

– Да. Все, что я рассказала тебе о букете гвоздик, который она получила, правда. Если в двух словах, Бетти доверила мне тайну: цветы присланы агентом ФБР. На следующий день у нас не было времени поговорить: Бетти ушла со студии примерно в три, так как Харрис отказался снимать. Я ушла двумя или тремя часами позже. У меня было время, только чтобы заглянуть к себе, а затем направиться к ней в Сильвер-Лейк.

– Зачем вам понадобилось туда идти?

– Я с ума сходила от беспокойства, не хотела в такой момент оставлять ее одну! Когда я пришла, она была пришиблена и смертельно бледна. Уверена: перед самым моим приходом она принимала лекарства.

– Какого рода лекарства?

– Их столько было в ванной комнате: от бессонницы, антидепрессанты, против усталости. Твоя мать стала зависимой от них, Дэвид. Каждый раз, когда она их принимала, я видела, как в ее взгляде что-то угасает.

– О чем вы говорили?

– У нас разгорелся настоящий спор. Я просто узнала, что у нее встреча с агентом ФБР в «Голубой звезде» в 10 вечера. Я хотела сопроводить ее на встречу, чтобы морально поддержать, но она отказалась.

– Вы долго у нее оставались?

– Нет, четверть часа, не больше… Бетти сказала мне уходить и не вступать в общение до понедельника.

– Как вы и сделали?

– Нет. Я много раз пыталась позвонить ей из Палмдейл, в субботу и в воскресенье. Я была так расстроена, что она больше не хочет моей помощи… У меня было впечатление, что я ей больше ни к чему. Что было дальше, тебе известно… Бог знает, что произошло в тот уикенд! Только из газет на следующей неделе я узнала, что она исчезла в субботу утром, поприветствовав соседку…

Если отставить в сторону мои эгоистические соображения, Лора теперь вызывала у меня сострадание. Если бы даже моя мать не исчезла в тот уикенд в январе 1959-го, их история, несомненно, закончилась бы задолго до окончания съемок.

Однако я почувствовал себя обязанным не особенно расслабляться: