– Юг – это хорошо, – поднапрягся Петр. – Море, пальмы. Но лучше бы за деньгами смотался я. Опасно тебе одной ехать на эту проклятую базу… Еще опять к бомжам в плен попадешь…

Бросив на него быстрый взгляд, Элька порывисто шагнула вперед и прижалась к его широкой груди, оставив на виду макушку, но никак не глаза, в которые Петру вдруг захотелось заглянуть повнимательнее. Это длилось недолго. Стоило Эльке заговорить, как он тут же забыл о тени сомнения, неприятно омрачившей его душу. Ее голос был ласковым, рассудительным, убаюкивающим:

– Среди этих ублюдков находиться еще опаснее, пойми. И даже не это главное. Дело в том, что как раз тебя за деньгами никто не отпустит. Мамонтов боится, что ты сбежишь.

– От тебя? – искренне удивился Петр.

– Разве такие люди что-нибудь понимают в любви?! – воскликнула Элька в сердцах. – Бабки для них это все. Остальное просто не существует.

– Это точно, – вынужден был согласиться Петр. – А вот лично я…

– Тс-с! – прошептала Элька, приложив палец к его губам. – Потом расскажешь. Я хочу знать о тебе все, милый. Но в данный момент мне необходимо выяснить, куда ты спрятал чемоданчик. – Сердцем почувствовав, как режет слух это неудачное «необходимо выяснить», Элька поправилась: – Ты должен мне поверить. Другого выхода нет.

– А я тебе и так верю! – воскликнул Петр. – Одной только тебе. Больше никому.

– Тогда скажи, – прошептала Элька, с трудом удерживая взгляд от метаний из стороны в сторону.

– Деньги спрятаны в том погребе, где мы с тобой вдвоем сидели, помнишь? – Петр улыбнулся так мечтательно, словно речь шла о медовом месяце в королевских апартаментах амстердамского отеля «Хилтон». – Я их в кучу картошки зарыл. Ты не пугайся, когда откапывать станешь и на мужика наткнешься. Он это… труп трупом.

Вскинув подбородок, Элька холодно сказала:

– Я его живого не побоялась, а уж мертвого – тем более. Между прочим, моя работа. – Ее взгляд оставался абсолютно немигающим.

– Так я и думал. – Синие глаза Петра были такими чистыми, что в них хотелось утонуть, как в море. – Как увидел мертвяка этого, так и сказал себе: «Молодец, Элька!»

Вместо того, чтобы польщенно улыбнуться, она опять опустила голову и глухо попросила:

– Ты тоже будь молодцом. Не вздумай проболтаться про тайник еще кому-нибудь. Если Мамонтов узнает про миллионы, нам с тобой не жить. Не свадебное шествие получится, а похоронная процессия.

– Да я!..

– Погоди! – Элька поморщилась, зная, что Петр сейчас не может видеть выражения ее лица. – Сначала дослушай. Меня обещали тоже на кол посадить, если что не так. Если выяснится, что я решила утаить от Мамонтова миллионы, мне крышка.

– Не выяснится, – твердо пообещал Петр. – Ничего я никому не скажу, ни словечка. Могила!

«Вот именно, – горько подумала Элька, – причем безымянная!» Какая по счету? На душе сделалось пакостно, как если бы она вдруг действительно очутилась на кладбище… Дождливый, промозглый день. В раскисшую глинистую могилу опускают чужой гроб. И хочется бежать без оглядки, пока всем вокруг не стало известно, кто виноват в этой смерти…

Отогнав наваждение одним решительным взмахом головы, Элька убрала с лица волосы и искательно заглянула Петру в глаза. Чувствуя, как трудно будет высвободиться из его сильных объятий, перешла на скороговорку, торопясь дать ему прощальное напутствие:

– Твое дело молчать и ждать… Ждать и молчать… От этого зависит моя жизнь, как и твоя жизнь зависит от меня. Понимаешь? Мы теперь неразлучны. Я вернусь за тобой, чего бы мне это ни стоило, милый. Ведь ты моя половинка…

Последние слова Элька произнесла шепотом, коснулась губами светлого пушка на Петиной щеке, резко отпрянула и забарабанила в дверь, требуя немедленной аудиенции у Мамонтова.

Долгие проводы – лишние слезы. А слез у Эльки осталось под расчет. Только на себя и на сына.

Оставшись один, Петр восхищенно покрутил головой и опять развалился на скамье, которая теперь вовсе не казалась ему жесткой или неудобной. Выражение его лица стало таким обалдело-счастливым, какое бывает лишь у без памяти влюбленных мужчин, впервые проснувшихся на брачном ложе.

Если бы не новый тревожный кошмар, в котором Петр так и не догнал убегающую Эльку, его безмятежному спокойствию позавидовал бы вековой дуб, понятия не имеющий о существовании острых пил и топоров.

Чтобы не затягивать тягостное прощание с Петром, Элька выбралась из подвала в самом начале серенького осеннего рассвета, как убедилась, бросив беглый взгляд в первое же попавшееся окно.

Моросил дождик, такой монотонный и нудный, словно он шел уже целую вечность и не собирался переставать до очередного всемирного потопа. Мокрые голые ветви деревьев тоскливо покачивались на фоне неба, и оно из-за этих росчерков казалось потрескавшимся. Таким ненастным утром не хочется просыпаться. Каждый старается поспать подольше, чтобы не заразиться беспросветным унынием природы.

Решив, что дожидаться позднего пробуждения Мамонтова предстоит в обществе румяного конвоира, сопровождавшего ее вверх по лестнице, Элька осведомилась полусветским тоном:

– Тебя как зовут?

Парень азартно задвигал челюстями, перемалывая мятную жвачку, выдул изо рта средних размеров пузырь, втянул его обратно и лишь после этого соизволил откликнуться без малейшего намека на любезность:

– А тебе какое дело?

– Да так просто. – Она пожала плечами. – Я вот, например, Элька.

– Мне без разницы, кто ты, Элька или сарделька, – вызывающе заявил почитатель «Стиморола». – У нас тут таких, как ты, долбят во все дырки и имени не спрашивают.

Стало обидно до слез, но Элька терпеть не могла показывать слабину.

– Звучит заманчиво, – нахально промурлыкала она и демонстративно потянулась на ходу, выгнув спину как кошка.

Грубый тычок между лопаток едва не заставил ее растянуться на ковровом покрытии коридора, куда направил ее конвоир.

– Меньше выделывайся, выдра болотная, – порекомендовал Эльке конвоир, подводя ее к уже знакомой раздвижной двери кабинета.

Здесь грозный страж моментально перевоплотился в лебезящего проводника спального вагона, опасливо заглядывающего в купе важной персоны, чтобы навязать ему чайную церемонию. Заранее ссутулившись, он бесшумно сдвинул дверь в сторону и спросил в образовавшуюся щель:

– Заводить, Александр Викторович?

– Давай.

Проем расширился, и очередной толчок заставил Эльку проникнуть в кабинет с гораздо большей поспешностью, чем она намеревалась сделать это секундой раньше. С трудом затормозив, она обернулась, чтобы смерить грубияна негодующим взором, но дверь за ее спиной уже равнодушно отъехала на исходную позицию.