– Стоп! Достаточно! Остальное мне примерно известно… Лучше признавайся, сказочница, что ты хочешь получить за свою информацию? Свободу? Долю от общей суммы?

– Я не такая наивная дурочка, чтобы рассчитывать на честный дележ… – начала Элька, и Мамонтов одобрительно кивнул:

– Правильно мыслишь. Умница.

– Но какое-то вознаграждение ведь мне причитается? – закончила Элька свою мысль. – Сколько дадите, столько и дадите… Я и на это согласна.

– А куда ты денешься! – весело воскликнул Мамонтов, поднимаясь из-за стола с таким воодушевлением, словно и не вливал в себя водку стаканами. – Ладно, сделаю вид, что я тебе поверил. Сейчас перепоручу тебя охране и лично займусь твоим заступником. Думаю, он не станет запираться, если услышит приказ вытесать еще один кол. Ха! Ха!

Элька внутренне напружинилась, похолодела, как перед единственным прыжком с парашютом, на который отважилась однажды. Настал решающий момент. Как бы Петр ни отмалчивался, рано или поздно ему развяжут язык, и тогда Эльку ждет не просто шиш с маслом, а кое-что похуже. Зачем Мамонтову лишняя свидетельница? Уберут ее, и всех делов. А жить хотелось долго и счастливо. С миллионами – на меньшее Элька была уже не согласна. Даром, что ли, она страдала и мучалась?

– Под пытками люди, конечно, становятся разговорчивыми, – произнесла она задумчиво. – Но, бывает, болтают они при этом что ни попадя, лишь бы им перестали делать больно. А еще случается, что сердечко у них не выдерживает и тогда они вообще молчат. Ведь так?

– Ну? – насторожился Мамонтов. – Предлагаешь мне его по головке гладить? – Он снова плюхнулся в свое кресло, да так, что пол под Элькиными ногами дрогнул.

– А я сама могу его головкой заняться, – заявила она с циничной усмешкой. – Он ведь перестрелку из-за меня затеял. Не стал смываться с кейсом, как поступил бы на его месте любой нормальный человек. Чувства у него, понимаете? – Это было произнесено с таким презрением, будто речь шла о кожно-венерическом заболевании. – Чокнутый он, Петя-Петушок. Умственно отсталый. Самым последним из нашей компании допер, что находилось в кейсе, который ему доверили. Я же рассказывала: он его сначала вообще просто выбросил!

– Н-да, вид у него туповатый, – согласился Мамонтов. – Бекает, мекает… Думаешь, на твою ласку поведется? Растает?

– Как мороженое! – хмыкнула Элька. – Дайте мне только провести с ним время до утра.

– Ишь, Мата Хари какая выискалась! А за базар свой ответишь? Разрешить тебе потрахаться с твоим женишком мне не жалко, но ведь за удовольствие надо платить? – Мамонтов изобразил глазами прищур, который наверняка считал хитрым.

Элька, наоборот, наивно захлопала ресницами:

– Тоже мне, удовольствие! Я свободу свою хочу отработать и премию обещанную! Ради этого и под трактор ляжешь, не то что под Петю.

– Смотри, Мата Хари! Сама себе смерть выбрала!

Элька опешила:

– Как это?

– Трактор, – напомнил Мамонтов, прикуривая от настольной зажигалки. – У меня их несколько, есть даже бульдозеры… Думаешь, пугаю? Ладно, придется устроить тебе маленькую экскурсию, чтобы ты хорошенько прониклась ответственностью. – Он взглянул на часы. – Самое время нам с тобой прогуляться.

Догадавшись, о какой экскурсии идет речь, Элька попыталась было отнекиваться, но что стоили ее слова в этом негостеприимном доме! Были вызваны два охранника, которые, держа помповики наперевес, сопроводили ее и Мамонтова во двор. Освещение здесь было отключено, лишь луч фонарика указывал молчаливой процессии путь.

Сначала они прошлись по аллейке, окаймленной каким-то густым кустарником с запахом хвои, а потом вышли к большой круглой клумбе, от которой во все стороны разбегались более узкие дорожки. Клумба была украшена живой вечнозеленой скульптурой, изображавшей не опознанное Элькой животное.

– Лев? – спросила она, пытаясь бодриться перед страшным зрелищем, которое ей предстояло вынести.

– Сфинкс, – буркнул Мамонтов. – Завтра полюбуешься им при дневном свете. Если доживешь, конечно.

«Я еще всех вас переживу!» – поклялась Элька мысленно и сцепила поплотнее зубы, потому что они задумали выбивать частую дробь, когда в отдалении раздался долгий мучительный стон.

Пока процессия продвигалась по дорожке, усыпанной мелким гравием, Элька заставляла себя прислушиваться только к размеренному хрусту под ногами, и убеждала себя, что никаких других звуков нет и быть не может. Но вскоре фонарик высветил последнюю бетонную тропку, и здесь, на совершенно ровном месте, у Эльки сразу начали заплетаться ноги.

– Н-н-н!!!

Этот душераздирающий стон донесся до нее гораздо отчетливее первого, а тот, что последовал потом, уже совершенно неописуемый, так и остался стоять в ушах, которые Элька поспешно прикрыла ладонями. Но главный ужас состоял в том, что в паузах между воплями где-то деловито переговаривались несколько мужских голосов, а временами даже раздавались смешки.

«Я ничего не слышу, – внушала себе Элька, – ничего не слышу, не знаю и знать не хочу. Это не со мной. Меня здесь нет. Меня не может быть в чужом кошмаре».

Широкая спина идущего впереди Мамонтова – вот и все, что видела перед собой Элька. Ее это полностью устраивало. Замерла спина, и она тоже механически остановилась, продолжая старательно зажимать уши. Перед глазами возникло небольшое приземистое строение, из открытой двери которого вырывался сноп света. Еще Элька видела позолоченные этим светом человеческие фигуры да совершенно черный небесный фон без всяких признаков звезд.

Все. Больше она ничего не видела. Совсем.

В следующую секунду, когда Мамонтов неожиданно шагнул в сторону, у Эльки опустились ослабшие руки, а кислород перестал поступать в легкие, словно ночь превратилась в безвоздушное космическое пространство.

Идя сюда, она в глубине души надеялась, что это просто розыгрыш, страшный розыгрыш, нужный Мамонтову для того, чтобы как следует напугать ее, шокировать, подчинить своей воле. Кто-то вопит в темноте, дурачится, а она верит, трясется от страха, уши затыкает, с тошнотой борется. Смешно? Ей – нет. А для пьяного Мамонтова, может быть, веселее забавы не бывает.

Элька заставляла себя думать так до самого последнего момента. И он наступил, этот момент. Она устояла на ногах лишь потому, что кто-то придержал ее за плечи.

То, что с первого взгляда показалось ей тряпичным пугалом на шесте, оказалось живым человеком. Пока еще живым человеком. Весь скрючившийся, почему-то неправдоподобно маленький, с заведенными за спину руками, он пытался что-то негодующе кричать, но нижняя половина его лица была обмотана лентой и несколькими слоями скотча.

Элька узнала Романа не по глазам – заглянуть в них было выше ее сил. Она увидела прическу со знакомым пробором в темных волосах, и этого оказалось вполне достаточно. С лихвой. С таким избытком, что теперь ее удерживали в вертикальном положении уже две пары рук.