Как только она догадалась зажмурить глаза, крепко-накрепко, как в детстве, когда в ночи оживали тени на стенах и одежда на стульях, в ее голове зазвучал внутренний голос, размеренный, тихий, монотонный.

«Тебе снова повезло, – нашептывал он. – Твое счастье, что Роман умирает и уже не может никому ничего рассказать. Теперь про миллионы знает одним человеком меньше. Да ты просто в рубашке родилась, милая. – Голос крепчал, приобретал тембр и надзидательные интонации. – В длинной белой рубашке до пят. Смысл жизни заключается в том, чтобы подольше отсрочивать тот миг, когда она обернется для тебя саваном!..»

Раньше Элька никогда не задумывалась о том, кому принадлежит внутренний голос. Теперь она поняла. Это был голос той старухи, в которую она превратится однажды.

Она отключила его, заставила умолкнуть, и тогда услышала голос Мамонтова, доносящийся до нее из невероятного далека:

– Накормили красавца? Не жаловался на отсутствие аппетита?

В ответ прозвучало многоголосое молодое ржание, перемежаемое веселыми репликами:

– Лопал за обе щеки, Александр Викторович!

– Еле за уши оттащили!

– Он бы сейчас от добавки не отказался, бля буду!

– Слыхала? – Мамонтов повернулся к Эльке, но, заметив, что ее веки плотно сомкнуты, впился пальцами в ее скулы и рявкнул: – Смотреть! Вот что тебя ожидает, козочка, если ты вздумала со мной шутить!

– Н-н-н!!! – отчаянно замычал Роман, как будто хотел предостеречь Эльку: не вздумай настраивать против себя этого страшного человека!

Она невольно сделала то, чего делать было никак нельзя: встретилась с его молящим взглядом. Это было как стоять на краешке бездны и всматриваться в нее до головокружения.

– Убейте его, – произнесли ее непослушные губы. – Скорее убейте.

– А? – поразился Мамонтов. – Убить? За кого ты нас принимаешь? Что за кровожадность такая?

– Г-гы-ы!!! – Реакция парней на его реплику оказалась абсолютно идентичной.

В это мгновение обе босые ноги умирающего соскользнули с неровно обтесанной древесины, и Элька явственно увидела, как его одинокая сгорбившаяся фигурка осела вниз. Живыми на белом лице Романа оставались только две струйки крови, бегущие из ноздрей.

Эльке показалось, что вместе с ним умерла и она тоже. Еще не вся, кое-что от нее осталось, и это что-то через минуту забилось в такой бурной истерике, что удерживать ее пришлось сразу четверым парням.

* * *

Элька во весь дух убегала вдоль полосы тумана, и догнать ее было очень трудно, но совершенно необходимо, потому что уж очень она была желанной и игривой. Увязая в каком-то липком месиве, Петр продирался следом. Довольно скоро пришло тоскливое понимание, что эта девушка недостижима, как мечта, но он продолжал изо всех сил ломиться дальше, то ли выкрикивая, то ли рыдая:

– Элька! Элечка!

– Что – Элька? Я тут.

Петр открыл глаза и не поверил тому, что они видели перед собой:

– Ты? Откуда?

Он лежал на жесткой скамье и смотрел на Эльку, как на ангела, невесть откуда взявшегося в подвале. Если бы не яркое освещение, он принял бы ее за видение, но улыбка его не стала бы от этого более блаженной.

– Ну уж не с того света, – грубовато ответила Элька. – Нам туда рановато.

– Нам?

Элька была пасмурной, подавленной и до предела сосредоточенной на какой-то единственной мысли, не дающей ей покоя. В своем пушистом свитере и простеньких джинсах она должна была выглядеть уютной и близкой, но почему-то казалась невероятно холодной и далекой.

«Как звезда, – подумал Петр. – Сиять – сияет, а тепла от нее не дождешься… Звездочка моя ясная…»

– Что с тобой? – спросил он, распрямившись во весь свой гренадерский рост. – Тебя обидели?

– Меня? – Элька фыркнула. – Нет. Самый обиженный из нас всех теперь Рома.

При упоминании ненавистного имени Петр обозлился:

– Так ему и надо! Паскудный он человек. Одно слово: гаденыш! Надо понимать, он девку этого Мамонтова изнасиловал. В следующий раз сначала думать будет, а потом уж делать.

– Следующего раза не будет. – Элька медленно покачала головой. – Он уже, наверное, умер, а если нет, то ему можно только посочувствовать. – Впервые посмотрев Петру прямо в глаза, она горько усмехнулась: – Его на кол посадили.

– Какой еще такой кол?

– Сосновый. Или дубовый… Какое это имеет значение?.. С него сняли штаны и посадили задницей на острую дровеняку. Если бы ты видел, как он мучился…

– Так, значит, жиртрест этот не шутил?

– Он что, на комика похож? – желчно осведомилась Элька. – На веселого юмориста? Такие люди шутить не любят, милый мой.

– Милый мой, – повторил Петр, пробуя на вкус эти слова. Остальное, похоже, прошло мимо его ушей.

– Ты бы лицо посерьезней сделал, если умеешь! – окончательно возмутилась Элька. – Не тот случай, чтобы без конца лыбиться! Меня на овощной базе чуть заживо не сожрали, знаешь об этом?

– Это как?

– Нарезают кусочками, насаживают на шампуры и жарят. Все очень просто.

– Так я ж это… – Петр моментально согнал с лица счастливую улыбку и закончил оправдывающимся тоном: —… вроде как приехал за тобой. Спас, значит.

Опустившись на освободившуюся лавку, Элька завесила склоненное к полу лицо волосами и приглушенно сказала сквозь сведенные вместе ладони:

– Спасибо. Потому и назвала тебя милым. Только до спасения мне, как свинье до луны… Встречаются в жизни люди пострашнее людоедов…

– Толстяк этот? Да я ему кадык выгрызу, если он тебя хоть пальцем тронет! А если уже тронул, то я его!..

– Сядь рядом и успокойся. Ничего страшного со мной не произошло.

– Страшного? – насторожился Петр, забыв о покалеченной пятерне. – А это самое между вами было?

– Что «это самое»? – невинно осведомилась Элька, хотя сдержать нервный смех становилось все труднее.

– Ну… – Петр помялся, подыскивая подходящее выражение, ничего путного не придумал, ужасно побагровел и перешел на язык жестов.

Когда его здоровенная ладонь изобразила нечто похожее на норку, а указательный палец другой руки пару раз нырнул в отверстие, Эльке сразу вспомнилось детство, причем дошкольное. Не сдержавшись, она все-таки расхохоталась во весь голос, запрокинув голову назад так резко, что ударилась затылком о спинку скамейки.

– Очень смешно! – буркнул Петр, отвернувшись.

– Дурачок, – сказала Элька, когда короткая истерика прошла. – Да что он может с таким брюхом? У него же зеркальная болезнь!

– Это как? – Нижняя челюсть Петра чуть не отвалилась от удивления.

Насмешливо прищурившись, Элька предложила: