строки в газете. Теперь я не журналист, а просто его покорный раб. Как и он, я обитаю во тьме. Питаюсь тем, что мне дают: преступниками и негодяями, которых он держит здесь в заточении. Подчиняюсь его приказам, а также приказам мистера Халлама и черноволосой красавицы, которая, подозреваю, убила не меньше людей, чем самые худшие тираны в истории человечества. Обитают здесь и другие – другие ему подобные, – хотя с ними я еще не общался.

Живу в постоянном ожидании пищи и приказов. Зверский голод и безропотное повиновение – вот и все мое существование теперь. Он говорит, у него есть для меня какое-то особое задание – небольшая, но очень важная часть его плана.

Здесь, среди мертвых, я часто обращаюсь мыслями к прошлому, к моей Мэри и нашей совместной жизни. Прежде всего задаюсь вопросом, насколько значительную роль я сыграл в создании этого нового мира.

Гадаю, как оно все сложилось бы сейчас, не отговори меня Тэнглмир от самоубийства. Можно ли было бы предотвратить огромное множество трагедий, если бы я тогда нашел в себе смелость прыгнуть?

Дневник доктора Сьюворда (запись от руки)

11 февраля. Милостивый Господи, пусть будет еще не поздно исправить мир. Пусть достанет у нас силы с Божьей помощью обороть тень, накрывшую всех нас.

Необходимо записать три важных факта:

(1) Отряд света создан. Во главе стоит Джонатан Харкер. В состав входят лорд Артур Годалминг, американский полицейский Дикерсон и Руби Парлоу. Юный Квинси (по причинам, остающимся непонятными) выполняет роль советника и проводника.

(2) Мы решили атаковать графа прямо среди бела дня. Найдем его штаб-квартиру и выясним, где лежит вампир. Всадим кол ему в сердце и отделим голову от туловища.

(3) С этой целью лорд Годалминг, Руби и сам Квинси отправились в Или, где создадут оперативную базу и соберут арсенал оружия для борьбы с графом. Именно из этого небольшого городка мы выдвинемся к Лондону.

Перед отбытием троих вышеперечисленных мы предали земле Стрикленда и останки отца Руби. Боюсь, покойник из него получился пребезобразный: грудь разворочена, голова отрублена. После нескладных импровизированных похорон мы все вместе долго стояли в церкви и страстно молились, чтобы у нас хватило сил продолжить начатое и выполнить все, что требуется. По завершении молитв Артур, Руби и Квинси тронулись в путь к Или, а Джонатан, мистер Дикерсон и я остались здесь, пообещав присоединиться к ним, как только сможем.

Нам предстояла кровавая работа. Уайлдфолд был заражен, и мы добровольно вызвались уничтожить здесь всю скверну.

На это дело у нас ушло много часов. В процессе мы почти не разговаривали, хранили угрюмое молчание. В целях безопасности ходили от двери к двери вместе. До наступления темноты нашли множество спящих и всех повытаскивали на свет дня. Казни проводили без малейшего удовольствия. После отделения головы у всех до единого вампиров черты разглаживались и становились прежними. Какими ни окажутся впоследствии исторические свидетельства об уайлдфолдских событиях, я лично не считаю наши действия жестокими и бесчеловечными. Мы здесь никого не убивали, просто освобождали бедные души.

Не хочу останавливаться на наших печальных трудах дольше необходимого. Тем не менее отмечу четыре существенных момента.

(1) По-моему, я никогда еще не видел Джонатана Харкера в таком энергичном состоянии. Я уже настолько привык к сонному пьянице из Шор-Грин, что в нынешнем своем образе он кажется мне совершенно другим человеком.

(2) Я снова подумал о воздействии на меня дневника мистера Ренфилда. О чем и сообщил мистеру Дикерсону, пока мы выволакивали на свет дня престарелую вампиршу, чтобы отделить хрупкую костистую голову от тощей шеи.

– Я предположил, что дневник своего рода ловушка, – сказал я, когда мы швырнули бешено извивающееся существо на землю. – Оставленная для меня много лет назад.

Тут Джонатан взмахнул ножом, и в разговоре возникла пауза.

Как только с делом было покончено, американец спросил:

– Считаете, этот монстр способен вытворять такие штуки? По-вашему, он заглядывал так далеко вперед?

Ответил Джонатан, но у меня были ровно такие же мысли на сей счет.

– Нужно учитывать его невероятное долголетие, мистер Дикерсон. Граф воспринимает время не так, как мы. Он всегда видит и прошлое, и будущее.

Здесь мы разом помрачнели. Ни слова больше не говоря, оттащили тело старухи к месту будущего погребального костра и двинулись дальше.

(3) Я узнал о судьбе бедной Сары-Энн. Джонатан сказал, что освободил ее точно так же, как мы освободили всех этих несчастных здесь. Подозреваю, он рассказал далеко не все. Буду молиться о ее душе и о своей собственной. Ибо разве не я отослал девушку к Харкерам? Разве не я отправил ее навстречу опасности? Боже милосердный, неужели нет конца моей глупости?

(4) Одно из лиц, виденных сегодня, будет преследовать меня до конца моих дней. То был маленький мальчик, лет восьми-девяти, не старше. Существо, в которое он превратился, кричало и плакало совсем как живой человек, когда мы вытащили его из темной каморки в школьном здании и поволокли на улицу, чтобы обезглавить. Мальчонка до последнего умолял не убивать его. Сколь бы возвышенные разговоры о войне и справедливости мы ни вели, я никогда не забуду истинную цену, в которую нам встала ненасытная алчность графа. Никогда не забуду пронзительный крик ребенка, молящего о пощаде в последние секунды перед смертью.

Из личного дневника Мориса Халлама

11 февраля. Здесь, в Белой башне, я стал фактически узником, которого держат в плену в самом центре великого города так же, как много лет назад держали в плену Джонатана Харкера в далеком, покрытом грехом замке. Во всяком случае, такую историю я часто слышу, сидя у ног своего хозяина.

Власть графа усиливается, и моя работа продолжается. Мне лишь изредка разрешается выходить за порог Башни – для общения с правительством, прессой или какими-нибудь другими утомительными представителями народа. Я сделался тем, чем мне, как я теперь понимаю, всегда было суждено быть: голосом графа во внешнем мире. Однако после первых десяти дней, в ходе которых он заложил прочную основу своей власти, я стал все больше и больше времени проводить в уединении своей комнаты.

Мною владеет странная апатия. Влияние вампира растет изо дня в день, и границы его владений неуклонно расширяются. Каждый вечер по наступлении сумерек в Башне появляется новый эмиссар, чтобы присягнуть графу на верность.

Ничего не могу с собой поделать. Едва могу заставить себя выйти из комнаты, даже просто записывать свои мысли, и то заставляю себя с огромным трудом. Часто думаю о решениях, которые принял в