Конечно, проводить.

А еще — вызвать храмовников, отпеть дядюшку и так, на всякий случай.

Тетя бьется в истерике. Отлично, пусть там и пребывает, пока я не смогу ею заняться. В спальне дяди все так, как я оставил. Дядя лежит с искаженным мукой лицом, глаза ему кто-то уже закрыл, над кровью собираются мухи — от них нет спасения даже в королевском дворце.

Опускаюсь на колени, следя, чтобы не попасть в лужу.

— Дядюшка, спи спокойно. Я обещаю найти твоего убийцу.

И уже придворным:

— Оставьте нас, я хочу помолиться.

Кстати — молюсь я вполне честно. О даровании Рудольфу справедливости. Не добра — он его не заслужил. Не расплаты — я уже взял свое. Пусть получит то, что ему причитается, не больше и не меньше. Справедливости…

Молюсь, пока в дверь не проскальзывает тень, от которой словно все вокруг вымораживает.

Карающий. И не из простых свиней свинья, по повадкам видно. Слишком богатая одежда, слишком злобные глаза…

— Ваше высочество?

Оборачиваюсь с полными слез глазами, специально их рукавом натер, пока никто не видел. Золотое шитье, собака такая, царапучее…

— Д-да… вы пришли?

— Можете называть меня служитель Игнасио.

Я киваю. Не слуга, нет. Служитель. Высшая иерархия.

— Служитель Игнасио, я хочу препоручить вашему вниманию и заботе моего бедного дядюшку.

— Да, дитя света. Я знаю, что король мертв, но почему…

— Посмотрите…

Я нагло отдергиваю простыню. Служителя явно затошнило.

Отвык уже? Но справился с собой он очень быстро, опустился на колени, коснулся ран.

— Кто это сделал?

— До сих пор неизвестно.

— Что же, по законам Божеским его надо отпеть и похоронить…

— Как короля. С почестями. Завтра утром?

— Да, дитя света.

— Тогда я вверяю это тело вашему попечению, служитель. А сам пойду разбираться с делами.

Например, с Абигейль. Стерва находится в своих покоях, пребывая в перманентной истерике. Ее окружает облако придворных дам, но при виде меня все они взметываются, как разноцветные бабочки с куска дохлятины.

Я подхожу к тете, поймав краем глаза блеск рыжих локонов, склоняюсь над ручкой.

— Тетушка, примите мои самые искренние соболезнования.

Кажется, она меня не слышит, но потом взгляд синих глаз сосредотачивается на мне.

— Ты! Это все из-за тебя! ТЫ!!!

Я ловлю ее за руки, прежде чем мне успевают перепахать когтями лицо.

— Сочувствую вашему горю, тетя. Знайте, что я всегда останусь искренне расположенным к вам.

И сжать руки посильнее, так, чтобы боль привела ее в сознание. Да, синяки останутся, ну и пусть. Переживем.

Теперь лицо бывшей королевы приобретает осмысленное выражение.

— Алекс! О, Алекс! Мой бедный муж!!!

Старая стерва с плачем повисает у меня на шее. Я глажу ее по волосам, отмечая, что рыдания явно непритворные.

— Тетя, не волнуйтесь. Я позабочусь о вас.

— Да… конечно…

И вот тут ее глаза наполняются искренним и глубоким ужасом.

— Алекс… ты ведь теперь король!

Боится она не наигранно. Понимает, что я сейчас все припомню. И правильно понимает. Нет, тетушка, вас я не убью. Вы останетесь в живых… и жить будете долго. Пока я буду править, так точно.

Я киваю.

— Да, полагаю, что я. Пока не родится ваш ребенок.

И лишний раз убеждаюсь, что мне лгут. Рука женщины медленно опускается к животу, словно желая его ощупать, а не прикрыть.

— Да, мое дитя…

Явно что-то задумала. Подольем масла в огонь?

— Разумеется, если ваш сын окажется мальчиком, я передам ему корону. Но пока… Берегите себя, тетушка.

Разворачиваюсь и выхожу вон. У самого выхода из покоев кто-то хватает меня за руку. Я резко поворачиваю голову — и едва успеваю остановить занесенную руку. Карли…

— Алекс!

Резким движением высвобождаю кисть.

— Вон отсюда!

— Выслушай меня!

— Еще одно слово — и вы с мужем завтра же окажетесь в монастырях! — рычу я, теряя всякий контроль над собой. Как она вообще смеет?!

Карли шарахается в сторону, а я выхожу из покоев королевы.

— Ваше величество?

Канцлер.

— Вы не поторопились ли, любезнейший?

— Ваше величество, соблаговолите пройти в тронный зал?

— Зачем?

— Там собрались лучшие люди нашего королевства…

Понятно. Самые знатные, богатые и влиятельные. И мне наверняка хотят что-то предложить…

Чтоб на вас там крыша обрушилась!

Хотя нет. Дворец жалко… лучше потом просто повешу.

Придворные ждут меня в тронном зале. Десятки взглядов впиваются иголками. Разозленные, растерянные, испуганные, оценивающие… Я прохожу к трону Рудольфа — и поворачиваюсь к залу. Опускаюсь рядом на ступеньки.

— Его величество Рудольф умер. Убийцу мы найдем.

— Ваше высочество, согласно завещанию короля вы теперь король? — вякает какая-то раззолоченная скотина.

Я усмехаюсь.

— А ребенок королевы?

И в следующие пятнадцать минут выслушиваю возражения. Ребенок еще не родился, роды в таком возрасте опасны, родится ли он вообще, а если это будет девочка, а если даже и мальчик — доживет ли он до нужного возраста, когда сможет принять трон?

Все шумят, галдят и заверяют, что будут счастливы такому королю, как я.

Ну-ну…

Но разочаровывать толпу лизоблюдов я не спешу. Успеется. Вместо этого…

— А что мне хочет сказать герцог Шартрез?

Папаша Абигейли тоже здесь. Стоит с таким видом, словно лимон сжевал. Эх, не успели они с дочкой, чуток не успели… Бя-да-а-а-а…

— Ваше высочество, мы полагаемся на ваше чувство чести.

— Особенно когда на носу война с Теварром, — усмехаюсь я.

— Да, ваше высочество.

Я вздыхаю. Мученически возвожу глаза.

— Но корона… это такая тяжесть, такая ответственность… Может быть, все-таки регентство после родов?

Голоса опять сплетаются в гул, в котором отчетливо прослеживаются возражения. И Шартрезы в первых рядах. Ну и что они задумали?

Все равно скоро узнаю.

Примерно через час я позволяю себя убедить. Завтра — похороны. Послезавтра — коронация. А сейчас отстаньте все от меня. Я молиться пошел. В дворцовый храм.