живет неподалеку и многих офицеров знает, тут же начав расспрашивать об отце. Я чуть не спалился. Однако, так как мой отец якобы работает там всего месяц, перевели на новую службу, он не мог его знать, в общем, удалось соскочить. Упускать такого языка не хотелось.

Я закончил обед раньше и уже знал, что интендант поезд ждал, так что, прогулявшись по городку, я приметил легковой автомобиль, обычный «опель», который намывал солдатик. Дальше произошла экспроприация авто, труп водителя сунул в багажник и с шиком подкатил к входу в ресторан, где курил интендант. Предложил в бордель съездить, мол, тут рядом. Девушки – настоящие мастерицы. Успеем до отправки, тем более по легенде я на тот же поезд садился. Мол, автомобиль у знакомых одолжил. Он легко согласился, и мы покинули площадь. На улице я нанес ему ребром ладони удар в горло и, когда он, задыхаясь, клюнул вперед, уже по затылку, вырубая. Приостановившись, связал руки за спиной, разоружил и покатил к выезду из города. Там поста на въезде не было, видел, когда заезжали. Выехав на дорогу, направился в сторону, где оставил самолет. Опрошу языка, заодно время пройдет. Приметив у столба связистов, я только улыбнулся и остановился. Везет так везет, как по заказу. Трое поляков телефонной компании, горели оранжевым, но в данном случае свидетели мне не нужны. Зачистил всех троих, забрал «когти», монтерский пояс, трубку и сумку с инструментами.

Как стемнело, я вылетел в сторону концентрационного лагеря. Где он находился, я теперь знал, недалеко от Берлина, в окрестностях фактически. Внимательно допросил интенданта и за то, что тот честно на все вопросы отвечал, как и обещал, позволил отойти в мир иной безболезненно, выстрелив в голову. Тело ветками забросал и, дожидаясь темноты, машину продал.

Еще две посадки на дозаправку, в салоне только канистра с моторным маслом осталась, едва хватило, но я совершил посадку на краю леса в шести километрах от городка Ораниенбург. Карта показала, что рядом никого, все спят, и стал маскировать машину, спрятав на опушке. До наступления рассвета осталось два часа, так что, поправив форму, я побежал в сторону городка. Там с другой стороны находился небольшой аэродром, как мне и сообщил тот интендант, там я планировал достать топливо. Вообще я не торопился, собираясь очень тщательно подготовиться к побегу. Так как побег должен быть массовым. Оказалось, в лагере было около тридцати тысяч пленных, поэтому стоило бы наделать побольше шума. Значит так, этот день я трачу на горючее. Найти и доставить к самолету. Неподалеку, закупив в магазине, расположу тысяч десять карабинов Маузера, пару сотен МГ-34 и тысячи две пистолет-пулеметов МП. С боеприпасами и гранатами. Оружие немецкое, чтобы проблем с боезапасом не было. Это для освобожденных, куда бежать за оружием – я им сообщу. Желательно одежду или форму им дать. Вот форму и закупил, красноармейцев, гимнастерки и шаровары. Пятнадцать тысяч. Пусть знают, кто им помог, в лагере интернационал и русских не так и много. Сам на танке с Яковом к самолету, и взлетаем. По его похищению… Тут по-другому это не назовешь, то эти сутки подготовка, утром следующего дня поищу, где можно подсоединиться к телефонной линии лагеря, и сообщу дежурному, что вечером должен прибыть офицер из Берлина с особыми полномочиями, его задача пообщаться с одним из заключенных. А там вылетаем в сторону наших. Ну, или их, после «расстрела» мне как-то совсем туда не хочется. Да, пусть импровизация, но я был уверен, что все сработает.

Надо сказать, я был прав, сейчас, сидя в кресле пилота, самолет гудел мотором, ночь вокруг, и пусть, снова в эфире меня поминают, я был расслаблен. Столько часов в напряжении, и вот, лечу обратно, по факту все, что я спланировал, получилось от и до. Даже и рассказывать нечего. И топливо добыл, тупо купил двухсотлитровую бочку у интенданта на аэродроме, тот мне и машину одолжил, пикап, на которой я емкость доставил до самолета. Сказал ему, что я местный и у меня личный самолет, да топливо закончилось, и купил у него. Дальше скатил бочку по доскам, все перелил по канистрам через шланг, убрав в салон, заполнить бак не забыл, и вернул авто. Оружие и форму закупил в магазине и складировал, накрыв маскировочными сетями. Без ящиков, грудой все свалено, включая ремни с подсумками и боеприпасы. Ранцы были из телячьей кожи. Медикаменты немецкие, а вот продовольствия нет, пусть местных грабят. А часов в десять я поднялся на столб и позвонил в лагерь. Прошло все благополучно, мой приезд внесли в журнал учета. Так что добыл авто, пассажиров и водителя я вырубил, используя снотворное, это были гражданские, горели оранжевым, пожалел, тем более они мне помешать не могли. Так на красном «Альфа-Ромео» в идеально сидевшей форме офицера СС, пусть и танкиста, доехал до лагеря, где меня встретили, сопроводили в комнату для разговоров и привели Бандеру. С этим я даже разговаривать не стал, шлепнул из пистолета («вальтер» с глушителем купил сразу перед применением) и направил еще дымящийся ствол на конвоира. Тот руки поднял. Я его связал и жестко допросил. Где содержат Якова, я узнал, одна из камер для особых заключенных. Мне бы уйти Якова освобождать, но я спросил, кого еще тут содержат из важных людей? Он и сообщил – генерал Карбышев меня заинтересовал. Я так и сел, ладно хоть на стул. А генерал тут каким боком оказался? Разве он тут тоже сидел? Для меня это было сюрпризом. Может, пресловутая бабочка, которую я в пыль растоптал, тому виной?

Я забрал ключи, пообещав конвоиру жизнь, смог убедить поработать на меня. В паре мест придется на виду побывать, и гулящий без присмотра офицер привлечет внимание, а вот с местным конвоиром – уже нет. Он честно выполнил наш уговор, знал, что если что, я ему пару пуль в живот вгоню, успею, о чем я его предупредил. А если поможет, деньги получит. Боялся до дорожи, но сопроводил к нужному блоку. Кстати, Бандера тут тоже сидел, и, открывая двери, конвоир провел на второй этаж к шести камерам. Он их открывал, а я стрелял в узников. Всех наповал. Это были националисты украинские, самые известные. А потом он провел и к камере Якова. Эти заключенные не выпускались, только на прогулки в огороженном дворе, так что он был на месте. Яков встал, когда в замке заскрежетал ключ, и внимательно посмотрел на нас, ненависти в его глазах на