оппозицию истинного и неистинного», «доказывает непригодность герменевтического проекта, постулирующего некий истинный смысл текста» и «высвобождает чтение из горизонта смысла бытия или истины бытия»[630].

Сара Кофман, специалист по Ницше, открывает спор громким заявлением: «Я хотела поначалу поблагодарить Жака Деррида за этот прекрасный доклад. Его речь и правда столь суверенна, что после нее сказать нечего…». Но Хайнц Висманн, признав то, что стиль лекции, вероятно, скажется на стиле всех остальных докладов, пытается поймать Деррида на филологическом вопросе: истина по Ницше – это «Frau» или «Weib»? «Это „Weib“», – сразу же отвечает Деррида. Но у Висманна ощущение, что в своей лекции Деррида постоянно путает два этих немецких слова, которые, хотя и обозначают женщину, имеют едва ли не противоположные значения: «Frau» – это благородное и уважительное слово, тогда как «„Weib“, имеющее скорее уничижительные коннотации, обозначает женщину, которая заставляет себя желать, самку, в конечном счете проститутку… То есть нужно бы проследить в тексте Ницше игру „Frau“ и „Weib“, чтобы в полной мере понять метаморфозу истины»[631].

Вопрос, который в будущем приведет к важным последствиям, задала Фаузия Ассаад: «Нельзя ли было бы, ориентируясь на ваш текст, найти возможность заниматься философией по-женски?». Восхищенный Деррида ловит мяч на лету: «Вы задали мне личный вопрос? Я тоже хотел бы писать как (одна) женщина. Я пытаюсь…». Высказывание не осталось незамеченным. Эта конференция в Серизи и книга, которая станет ее продолжением, сыграют важную роль в том, как Деррида будет принят феминистками, особенно в США. Вскоре между Деррида и женщинами, которых западная философская традиция столь часто игнорировала, образуется союз. И возможно, в этом было что-то личное.

Границы между публичной жизнью и частной – один из наиболее сложных вопросов, с которыми сталкивается биограф. Длительные любовные отношения, которые с 1972 года связывают Сильвиан Агасински и Жака Деррида, – одно из главных затруднений, вставших перед автором настоящей работы. Сильвиан Агасински не пожелала дать собственного свидетельства, а ее огромная переписка с Деррида, по-видимому, будет еще долгое время недоступной[632]. Поэтому я могу подойти к этой истории лишь извне, опираясь на оставленные ею следы. Но, конечно, немыслимо было бы обойти эту связь молчанием, когда она уже стала известна широкой публике, особенно после президентской кампании 2002 года, найдя отражение даже на сайте «Википедии», так что отныне она кажется неотделимой от творчества и борьбы, в которой участвовал Деррида, от GREPH (Группы исследований преподавания философии), «Почтовой открытки» и многого другого.

Хотя важно уважать личное пространство каждого и вкус к тайне, о котором не единожды заявлял Деррида, не менее важно вспомнить его собственное высказывание о еще более знаменитой истории – связи Ханны Арендт и Мартина Хайдеггера. Жак Деррида упомянул о ней на одном из своих семинаров и января 1995 года, в словах, которые, как легко себе представить, были подобраны с величайшей тщательностью:

Я думаю, что однажды нам надо будет, поднимая вопрос об Арендт и Хайдеггере… заговорить открыто, достойно, по-философски, на высоте и в соответствии с масштабом истории о великой общей страсти, которая связывала одного с другой на протяжении того, что можно назвать целой жизнью, на разных континентах и невзирая на их границы, вопреки войнам и холокосту. Эта единичная страсть, архив которой вместе с его бесчисленными историческими нитями, неразрывно политическими, философскими, публичными и частными, явными или тайными, академическими и семейными, постепенно открывается… эта страсть на целую жизнь заслуживает большего, чем то, что ее обычно окружает, то есть, с одной стороны, стесненного или стыдливого молчания, а с другой – вульгарных слухов или же шушуканья в университетской курилке[633].

Точно так же, хотя Деррида заявил, что его покоробила публикация в 2001 году переписки Пауля Делана и его жены Жизель Целан-Лестранж, дело было не в том, что он в принципе против, а в том, что, по его мнению, подобная публикация могла бы привести к ошибкам из-за отсутствия опубликованных других любовных переписок, в частности с Ингеборг Бахман и Иланой Шмуэли[634].

Сильвиан Агасински, внучка польского шахтера, приехавшего во Францию в 1922 году, родилась в Наде (Алье) 4 мая 1945 года, а выросла в Лионе. Обучаясь в лицее Жюльет-Рекамье, она занималась театром, как и София, ее старшая сестра, которая станет профессиональной актрисой и выйдет замуж за актера и юмориста Жана-Марка Тибо. Будучи студенткой филологического факультета Лиона, Сильвиан слушала, в частности, лекции Жиля Делеза. Она обосновывается в Париже в 1967 году, около года работает в качестве журналиста-фрилансера в Paris-Match и с головой уходит в события 1968 года. «Такая красавица, что просто дух захватывало» – так говорили о ней многие, с кем она тогда была знакома. Она хотела стать актрисой, но в итоге снова вернулась к учебе, в том числе к занятиям у Хайнца Висманна. Заняв первое место на письменном экзамене CAPES по философии, она успешно сдает экзамены на звание агреже, становясь преподавателем в Сен-Оме (в Суассоне), затем в лицее Карно в Париже, где ведет подготовительные курсы в Высшую коммерческую школу (НЕС).

Сильвиан посещает семинар Деррида в Высшей нормальной школе с 197о года вместе со своим тогдашним ухажером – писателем Жаном-Ноэлем Вюарне. Близкие отношения с Деррида начались в марте 1972 года, во время конференции, организованной в Лилле Хайнцем Висманном. Она порвала с Жаном-Ноэлем Вюарне перед десятидневной конференцией в Серизи, а потому обстановка несколько накалилась. Деррида открывает свое выступление несколькими фразами с двойным смыслом:

Из Базеля в семьдесят втором («Рождение трагедии») Ницше пишет Мальвиде фон Мейзенбуг.

В его письме я вычленяю очертания надписи – ускользающей, блуждающей. «…Наконец-то предназначенный вам сверток или конверт: mein Bündelchen für sie. [Станет ли когда-нибудь известно, что они подразумевали под этим?] Готов, и наконец-то вы слышите меня вновь после того, как, должно быть, считали меня почившим в настоящем гробовом молчании (Grabesschweigen). Однако мы могли бы… вновь отпраздновать подобное свидание в духе нашего Базельского собора (Basler Konzil), воспоминание о котором я храню в своем сердце…»[635].

Это первое из зашифрованных сообщений, которыми Жак и Сильвиан будут столь часто обмениваться, от одной книги к другой, по крайней мере до «Почтовой открытки».

Как и на многих других конференциях в Серизи, по крайней мере в это время, атмосфера далеко не только рабочая. Жан-Люк Нанси, который увидел это место именно тогда и был в полном восхищении, вспоминает, что эта конференция проходила в «дионисийском настроении», характерном для эпохи, наступившей сразу после 1968