– Старлей, где ходишь? Вертолет видел? За тобой прислали! Хватай свою игрушку и шагом марш на площадь Нефтяников. Держись Восьмой улицы, по Десятой работают самолеты.

Здание вздрогнуло, земля заходила ходуном. Фронтовые бомбардировщики Никонова сбросили на ооновские позиции смертоносный груз и, разбрасывая светляки тепловых ловушек, прошли над пылающими домами.

Переждав истребительный рев, лейтенант задал ответный вопрос:

– Какова ситуация в десятом секторе?

– Не слышу! – рявкнул в передатчик Катков. – Хватай устройство и вали на площадь. Конец связи.

Старлей отключил рацию, прошипел недовольным уставшим тоном:

– Раскомандовался старый баран. Сам сидит под прикрытием брони, а нас под пули посылает. Его бы сюда… Хотя бы на пару минут. По-другому бы заговорил.

Услышав брюзжание лейтенанта, Лисицын оторвался от генератора.

– Что полковник сказал? По делу или опять советы дает.

Старлей ткнул пальцем в боеголовку.

– Никонов хочет получить вот эту игрушку. За ней вертолет и прилетел.

– Куда тащить-то? – устало отозвался сержант.

– На площадь Нефтяников.

– Не ближний свет. На перекрестке-то почему не сели? – раздосадованно протянул Тепляков.

Ответ Лисицина был быстрым и безжалостным:

– Меньше вопросов задавай, Паша, и чаще голову включай.

Как сержант и предполагал, ящик оказался тяжелым. Спуск его был сущим мучением: руки налились свинцовой тяжестью, болтающийся на груди автомат бил по твердым пластинам бронежилета. Первый десяток ударов сержант перенес легко, на втором десятке Лисицын поморщился, третий десяток отдался в груди тяжелой пульсирующей болью.

Путь вниз потребовал предельного напряжения сил. Тепляков с глупой улыбкой болтался вверху, тогда как сержант пытался вписать контейнер в крохотное пространство лестницы. Пытка повторялась снова и снова. Позади остался третий этаж, потом второй и, наконец, перед Лисицыным мелькнул долгожданный проем подъезда. В лицо солдата дунул грозный ветер войны, отдающий зимним холодом и гарью горящих автомобилей.

Покинув труп разбитой высотки, солдаты бросили контейнер на грязный снег. Послышались щелчки затворов, бойцы проверяли оружие и обменивались оставшимися магазинами. Отдышавшийся старлей пересчитал подчиненных и отдал последний приказ:

– Пойдем по правой стороне быстрым шагом. Лисицын, – старлей ткнул пальцем в сержанта, – гляди по сторонам. О подозрительных явлениях докладывай.

Лисицын кивнул головой и безнадежно подумал: «Знал бы я, какие явления странные, а какие нет – давно бы лейтенантом сделался».

– Ну, а теперь пошли.

Куликов и Князев первыми взялись за рукояти контейнера, подняли устройство в воздух и двинулись вперед, ловко лавируя между громадами бетонных обломков. Смирнов затесался в авангард крохотного отряда. Лисицын держался на левом фланге, прислушивался к выстрелам и шорохам брошенных домов. Позади устройства бежал Андрей – молодой парнишка-десантник из прошлогоднего призыва. Тепляков двигался еще дальше, прикрывал спину отступающих ребят.

Перекресток Седьмой и Восьмой улиц «носильщики» преодолели без приключений. Противник не заметил отряд: перестрелка перекочевала на север, тогда как шумы тяжелых машин передвинулись в западном направлении.

Неприятности начались, когда бойцы добрались до главного городского проспекта. Из руин пятиэтажки ударил ручной пулемет. Князев рухнул на колени, схватился руками за пробитое горло, повалился на спину, захлебываясь в собственной крови.

Ребята Смирнова ответили короткими очередями. Стреляли наугад, ориентируясь на звук и тусклые вспышки выстрелов. Лисицын, ругаясь и кашляя, схватился пальцами за переднюю часть контейнера. Куликов взялся за заднюю, немного пригнулся, прячась от внимательного вражеского стрелка.

– Держишь? – шепотом протянул сержант.

Куликов пробурчал в ответ что-то невнятное.

– Двинули!

Ветер срезал с улицы тяжелую пелену гари и дыма. Пулемет заработал вновь, вышибая из тротуара фонтанчики промерзшей земли.

– Триста метров осталось, – прошипел сквозь зубы Лисицын.

Куликов реплику сержанта проигнорировал. За его спиной громко застрекотал «калашников». Противник огрызнулся вихрем огня. Одна пуля взвизгнула под каблуками сапог, вторая впилась в стену, в дюйме от лейтенанта.

– Продолжаем движение, – орал на подчиненных Смирнов.

Лисицын кинулся вперед, понимая, что силы на исходе. Тяжелый контейнер придавливал бойцов к земле, лишал их изначальной мобильности, превращал в отличную мишень для вражеского пулеметчика.

К счастью, удача была на стороне сержанта. Пули с визгом рикошетировали от бетонных плит, с хрустом врезались в мерзлый асфальт дороги.

«Только бы обошлось! Только бы обошлось!» – с надеждой думал Лисицын.

Везение кончилось внезапно. Очередная пуля срезала ремень «калашникова» и обожгла Куликову спину. Рядовой нагнулся вперед, но устройство из рук не выпустил. Лишь захрипел, выплевывая изо рта кровавую слюну. Вторая пуля попала солдату в грудь, третья впилась в бедро. Тело Куликова потеряло равновесие, рядовой рухнул на бок, и жуткий ящик с грохотом ударился об уличный асфальт.

– Осторожнее! – рявкнул лейтенант.

Схватившись за рукоять контейнера, Смирнов рывком приподнял устройство. Стрелки устремились вперед, изо всех сил работая уставшими ногами. Изо рта Лисицына рвалось тяжелое прерывистое дыхание, горло саднило от холодного воздуха. Боль резкими импульсами прокатывалась по телу, но сержант боролся с ней, старался игнорировать ее уколы.

На третьей минуте бега контейнер вновь потяжелел, едва не вырвался из рук, резко пошел в сторону. Лисицын бросил взгляд через плечо. Смирнов лежал на земле, в двух шагах от сержанта, его серо-синяя форма пропитывалась багровой кровью.

Лисицын на мгновение остановился.

– Смирнов, ты чего?

Ответа не последовало. На той стороне улицы мелькнули серые фигурки ооновских солдат. Лисицын бросил контейнер, сорвал со спины АК-101 и дал по противнику короткую очередь. Американцы откликнулись на «приветствие» грохотом выстрелов. В каску сержанта ударил тяжелый объект. В глазах Лисицына потускнело, тело вышло из-под контроля, и стрелок потерял равновесие.

Удар о землю был сильным и крайне болезненным.

В голове сержанта пронеслась хаотичная мысль:

«Знать бы, за что умер?»

Внешний мир потускнел. Зыбкие образы перемешались в коктейль тревожных воспоминаний. Страх и боль собрались в единое целое, порождая калейдоскоп фантасмагорических видений.

Забытье схлынуло внезапно, словно сбежавшая по стеклу дождевая вода.