бы стал музыкантом, женился на какой-нибудь порноактрисе и умер от передоза героином..

— В двадцать семь?*

— В двадцать семь. Мне тридцать, так что, далеко ушел. Белль, пока не забыл. У тебя ведь есть фотографии? В том альбоме. Покажешь?

Аннабелль сразу поняла, о чем спросил Ронан. О каком альбоме. Она хранила его в коробке воспоминаний. Когда они с Адамом расстались в последний раз, девушка придумала завести коробку, в которой хранила все осязаемые вещи, связанные с ним. Главное — альбом. Они заполняли его вместе фотографиями с полароида. Адам подарил ей Полароид. Как бы горько и обидно Аннабелль не становилось, она не могла избавиться от фотографий и других ценностей, потому что ничего, кроме воспоминаний, ее с ним не связывало. Больше не связывало.

— Сначала злишься и устраиваешь скандал из-за него, теперь просишь показать, — положив альбом на кровать, сказала девушка.

— Я извинился. Вспыльчивым стал, но я езжу к психологу. В прошлый раз я уехал, ночевал в отеле и созванивался с ней, — признался Ронан.

— Я на тебя не обижаюсь. Все хорошо. Вот, смотри, фотки.

И Аннабелль показала. Несколько десятков кадров, на которых уместилась жизнь в Берлине с Адамом. Она почти никогда не фотографировалась, зато фотографировала других людей — мимолетных знакомых и друзей, случайных прохожих, но больше всего Клэмана. Когда-то давно Аннабелль услышала дурацкую цитату в каком-то фильме: «Люди фотографируют больше всего то, что боятся потерять». Так оно и было.

— Да, Берлин тебя поменял, — сказал Ронан, улыбаясь, — такая панкушка.

— Ну…В восемнадцать лет точно не знала, кто я и кем хочу стать, — ответила Аннабелль, — думаю, просто хотела быть заметной. Или просто хотела, чтобы меня кто-нибудь любил.

— Ничего себе. Кто-нибудь любил…

— О, никогда не думала, что все так обернётся, что мы уедем, что мы расстанемся, что превращусь в… — осеклась девушка. — И что буду бежать от человека, который меня так грел.

— Грел?

— Да это метафора. Я ведь могла придти к нему в любой момент, остаться. И к чему мы пришли в конце? Ужас.

— Ты о нем так говоришь, — сказал Ронан, — несмотря ни на что. Твои слова и картина резонируют.

— Как? — обернулась к мужчине Аннабелль.

Ронан присел на диван.

— С теплом.

— Ронан…Ну, а что же? Мне тут в истерике биться?

— Да ладно, это мои проблемы уже. Ты придумала название картине?

Аннабелль совершенно не понравился понурый вид Воттерсп-Кляйна. Неужели, он мог ревновать? Неужели, умел? Неужели, не знал, что он гораздо адекватнее и лучше, чем Адам?

— «По кривой дороге», — сказала Аннабелль.

— Интересно звучит. Так значит, все-таки жалеешь о том, что уехала? — насел на девушку Ронан.

Казалось, в тот момент она стала слышать, как бьется сердце. Так громко оно билось, так быстро.

— Не знаю, Рон. Отношения с Адамом — это моя большая боль.

— И ты снова возвращалась к нему. И вещи хранишь. Я тебя не понимаю и, видимо, никогда не пойму.

Аннабелль вздохнула.

— Знаешь, ненавижу громкие слова или какие-то фразочки из сериалов. Но я давным-давно услышала такую: «Полюбить человека искренне можно только, если любишь и его боль тоже». Это значит, что любовь — это принятие. Пока ты не принимаешь мою боль, ты не принимаешь меня, а значит, не любишь.

— Правда считаешь, я тебя не люблю?

— Я не знаю, — пожала плечами Аннабелль, — я вижу как ты обо мне заботишься.

— И?

— И может испытываешь ко мне симпатию?

— Симпатию? Аннабелль? — развел руками Ронан. — Серьезно?

— Давай только ругаться не будем, ладно?

— Ох, проще на верхушку Альп залезть, чем доказать тебе мои чувства. Поход в Альпы — это как детская горка на площадке по сравнению с тем, как тяжело тебя покорить. А я ведь тебя хотел позвать…и забыл. Давай, потихоньку собирайся, — продолжил Воттерс-Кляйн, взглянув на наручные часы.

— Куда? — обеспокоено спросила Аннабелль.

— В театр, — вздохнул Ронан, — у меня два билета на «Сонеты Шекспира», премьера. Забыл сказать.

— Ты так резко свернул разговор. Что не так?

Ронан устало потёр лицо. Оно побагровело — мужчина постепенно выходил из себя. Попив воды, Воттерс-Кляйн остановился и продышался в приоткрытое окно.

— Все думаю, как и почему ты не поняла, что бежать надо было от Клэмана, а не с ним? И думаю, почему до сих тебя к нему так тянет. Я пошёл переоденусь и прогуляюсь в парке, собирайся спокойно, будь готова через час, — наконец, проговорил Ронан, устало потерев глаза.

— Может, не пойдём никуда? — переспросила Морган.

Ничего не ответив, он закрылся в гардеробной, а Аннабелль вздохнула, взлохматив отросшую челку. Оглядев картину ещё раз, она точно приняла решение избавиться от неё, как можно скорее, потому что в светлом доме не было места для такой тьмы.

Как только дверь за Ронаном захлопнулась, Морган сделала хорошие фотографии полотна, и выставила их в социальные сети, и на сайт, куда обычно выкладывала картины на продажу. Подумав над ценой, Морган решила не мелочиться, и поставила число с четырьмя нулями. Тот, кому нужна будет эта картина, отдаст за неё любые деньги — это она знала точно. Никакого ажиотажа не ждала.

Принарядившись в маленькое чёрное платье, она надела туфли на каблуке и сделала укладку, так встретив Воттерса — Кляйна, одетого в темно — синий строгий костюм. Находясь рядом с таким мужчиной, Морган не могла себе позволить выглядеть неопрятно или не стильно. За Ронаном до сих пор периодически бегали журналисты, а появления в обществе вызывали резонанс.

— Сегодня пойдём с моим охранником, внизу ждёт водитель, — объяснил мужчина, — можем идти.

— Почему?

— Билеты — подарок одного известного тренера, в театре будут серьёзные люди. Не могу приехать туда, как школьник.

В тот вечер он держался удивительно холодно, будто старался быть отстранённым. Подавая Аннабелль пальто, он делал это небрежно, подавая руку — не смотрел в глаза, и даже, когда многочисленные знакомые подходили к поздороваться — Ронан почти никому не представлял ее. Сжав маленький клатч в руках, Аннабелль накинула кожаный пиджак на плечи, чувствуя как холодок бегает по коже. Бродя по роскошному фойе театра, Морган рассматривала огромные позолоченные люстры, очаровательные статуи, выполненные из мрамора и хрустальные вазы, в которых располагались цветы. Бросив взгляд на Ронана, она усмехнулась, даже с каким-то полнотелым мужчиной он общался гораздо теплее, чем с ней. Девушка с трудом понимала, что могло переменится за такой короткий срок. Она судорожно проматывала их разговор в голове, разве она чем-то обидела его? Нет, она старалась быть искренней, но как он воспринимал это?

Когда свет в зале погас, Аннабелль повернулась к Ронану, он не повернулся