class="p1">— Улыбнись, Уилл! Чего-то ты грустный, ну, где твоя улыбка? — усмехнулась Аннабелль горько, и ее голос сорвался.

Воттерс усмехнулся в ответ.

— Забыл дома свою красную помаду, — отшутился он, — пойду я в дом, холодает. И ты тут долго не стой,

Заторопившись, парень покинул сад. Аннабелль посмотрела ему вслед, пнув камень тяжёлым ботинком. Внутри загорелся какой-то неимоверный гнев, язык его пламени достигали гортани, и девушке хотелось кричать. Она взяла телефон, снова звонила Адаму несколько раз, но он не брал трубку. Прослонявшись по заднему двору, она разрыдалась, и вернулась в дом, когда совсем стемнело. Глаза щипало от туши, а помада размазалась по лицу. В доме стало совсем темно. Идя по дому, она смотрела в пол, и когда уткнулась в кого-то — слабо обратила внимание. Чья-то крепкая фигура преградила ей путь. Подняв взгляд, она ахнула, и упала в его объятия.

Адам стоял перед ней.

40. По кривой дороге

Наше время

— Это… — сказал Ронан, — интересно. Понятно, почему ты эту неделю толком никуда не выходила.

Мужчина смотрел на новую картину Аннабелль с задумчивым видом. Она устало улыбнулась, заправив за уши выбившиеся из хвоста прядки. Искусство позволяло ей оставить след о жизни, может быть, не очень успешной, но все же, уникальной.

— Я много в нее вложила, — призналась девушка.

— Можно считать автобиографией? — спросил Ронан.

— Нет, какая мне автобиография? Я…так, простая девчонка из Монреаля, которой даже гордиться нечем. Это, скорее, урок. Пусть кто-нибудь поучиться на моих ошибках.

Повернувшись к новому полотну — Аннабелль прикусила губу. С трудом сдерживая поток слез, она сумела рассмотреть его и осознать, что на самом деле нарисовала. На темно — синем фоне оказалась написано бледное тело девушки, вытаскивающее из груди сердце, обколотое иголками. Тело выглядело худым, замученным, на лице вместо рта — большая дыра, а в глазах — кроваво — красные сердца. Над телом темные — темные тучи, за ними прятались звезды, сбоку — размытый мужской силуэт со стрелами в руках. Кульминацией рисунка стала длинная белая дорога, уходящая в небо.

— Не оставишь ее дома?

— Нет, чего ты? Выставлю на продажу. Наверняка, найдет себе хороший дом. Кто-нибудь обязательно поймет смысл, найдет для себя новый и заберёт.

Ронан пожал плечами.

— Белль, я оцениваю на уровне «красиво или нет», можешь считать меня тупым. Твоя картина понятна только из-за того, что я знаю тебя столько лет. Незнакомый человек может увидеть в ней совсем другое.

— Ты чего? Живопись далеко не самая простая вещь и все не обязаны в ней разбираться. Мне пришлось учиться в университете, чтобы это сделать. А насчет картины…Если кто-то увидит в ней свою историю, буду только рада.

Ронан пожал плечами. Очевидно, что-то хотел сказать, но не смог найти слов. Он подошёл к девушке сзади. Обхватив ее талию сильными руками, трепетно поцеловал в шею. Жесткая щетина щекотала нежную кожу Аннабелль, заставляя тихонько рассмеяться. Она удивлялась — как в Ронане сочеталась недюжинная сила и ласка. Два противоположных понятия так гармонично жили в этом человеке.

— Я не знаю стоит ли говорить, что мне жалко тебя, — тихо сказал Ронан, — потому что я не до конца знаю ваши отношения, какими бы они были…и жалеешь ли ты о чем-то.

— Нет, я редко о чем-то жалею. Как бы там ни было, встреча с Адамом — это не то, о чем я жалею. Когда ты переезжал в Лос-Анджелес, рядом со мной были Доминик и Адам. Не представляешь, сколько ерунды мы натворили с Домиником! Однажды даже разрисовали трансформаторную будку неподалеку от школы. Нам показалась она скучной.

Аннабелль ухмыльнулась, почувствовав — на щеках выступает лёгкий румянец.

— О, господи! — схватившись за голову, рассмеялся Ронан. — Вот это ты была бунтарка! А когда мы гуляли — притворялась девочкой — девочкой в красивом платьишке.

— Может быть, такой и надо было остаться. Девочкой-девочкой в красивом платьишке, но научиться стоять за себя, границы отстаивать. А я стала Медузой Горгоной.

— Я тебя любую любил и буду любить, — сказал Ронан, — ты мне еще до отъезда нравилась своей непосредственностью. Когда ты выросла, я старался поухаживать, но боялся, поймешь не так. И сейчас, ты никакая не Медуза. Выпустила шипы, потому что долго обижали.

— Правда?

— Я тебе никогда не врал. И ненавижу врать, — сказал Ронан, достав бутылку колы из холодильника.

— Все еще Кола? — усмехнулась Аннабелль.

— Никогда ей не изменял. Единственная дрянь, которую я себе позволяю и позволял, когда играл в сборной.

— А, так вот оно что. Вас гоняли за сладкое?

— Ну, были ограничения. Одно время даже диетолога нанимал. Дарсия постоянно к нему ходила, мы старались правильно питаться. Ее агентство за каждый лишний грамм гоняло, — признался Ронан.

— В модельном бизнесе с этим строго, насколько я знаю. Ронан, а как вы сейчас…? С Дарсией?

Ронан улыбнулся, вздохнув.

— Почти никак. Расстались со скандалом, а через пару месяцев она позвонила и мы поговорили обо всем. Я не смог простить. Отношения бы уже не были такими классными. Она живет сейчас в Нью-Йорке, сотрудничает с хорошим агентством, встречается с кем-то. Дарсия — неплохая девушка, но не без своих чертят.

— А кто без них?

— Точно.

— Я своим дала полную волю в Берлине. Был период бесконечных рейвов и баров. Сначала от этого визжала, вау, такие эмоции. Незнакомый город, огни, классная музыка, алкоголь, свобода, нет никакого контроля. Первый бар, второй, третий…Выходные за выходными. Новый рейв, новые знакомые, старые знакомые. А потом все это становится похожим на разноцветное пятно, потому что ничего не можешь понять и вспомнить. Постоянно голова болит.

— Но не жалеешь?

— Скорее нет, чем да. Представляешь, мы однажды были на рейве в поезде, — залилась смехом Аннабелль, — господи, как это звучит.

— В смысле? Поезд едет, а вы танцуете? Там же и без этого все трясутся, — подхватил волну смеха Ронан.

— Да, там на станциях заходят новые люди. И вы катаетесь. Такое только в Германии могли придумать.

— Я там никогда не был. Зато некоторые штаты объездил вдоль и поперек. В Лос-Анджелесе мне вообще не нравилось, в Калифорнии в целом. Весь день может стоять жара, а ночью становится сильно холодно.

— А ты тусовался со знаменитостями? — спросила Аннабелль.

— Было такое, но мы, скорее, сталкивались в одной тусовке. Я тоже пошел в разгул. Маме стыдно стало в глаза смотреть, — улыбнулся Воттерс-Кляйн, — особенно после некоторых фотографий, на которых шампанским обливался и с девочками кутил.

— Это же пиар-ход?

— Частично. Захотел попробовать, раз возможности появились.

— Не понравилось?

— Если бы понравилось, я