через пару месяцев". Помимо Эйлин и необходимости зарабатывать деньги, вставал вопрос о том, где он будет жить после окончания гастролей. Тем временем "Keep the Aspidistra Flying" еще предстояло преодолеть препятствия, воздвигнутые юридической службой Gollancz; слабый, но зловещий гул, доносящийся с Генриетта-стрит, скоро превратится в полноценную ссору.

Несомненно, мрачный тон дневников Оруэлла отчасти объясняется его неспособностью гармонизировать эти две стороны своего существования: мысль о том, что человек, который каждое утро вместе с коллекторами НУВМ отправлялся проверять жилищные условия, одновременно посылал письма-отписки друзьям-литераторам. Был ужасный момент в убогом караван-колонии на окраине города, когда он встретил женщину, у которой "лицо было как голова смерти. У нее был взгляд совершенно невыносимого страдания и деградации. Я понял, что она чувствовала себя так, как чувствовал бы себя я, если бы был весь измазан навозом". Затем, в тот же день, бродя по боковой улице, он наткнулся на зрелище, которое, немного переработав и изменив место действия, придало "Дороге на пирс Уигана" ее единственный и самый неизменный образ:

...увидел женщину, молодую, но очень бледную и с обычным изможденным видом, стоящую на коленях у водостока возле дома и тыкающую палкой в свинцовую сточную трубу, которая была засорена. Я подумал, какая ужасная судьба - стоять на коленях в сточной канаве в подворотне в Уигане, в лютый холод, и тыкать палкой в засорившийся сток. В этот момент она подняла голову и поймала мой взгляд, и выражение ее лица было таким опустошенным, какое я когда-либо видел; меня поразило, что она думает о том же, о чем и я.

Не за горами было и другое событие, которое станет неотъемлемой частью замысла "Дороги на Уиган Пирс". Миссис Хорнби была нездорова, в результате чего Оруэллу было предложено сменить жилье и поселиться по адресу Дарлингтон-роуд, 22, в доме, который держала пара по фамилии Форрест, которая также держала на нижнем этаже лавку с трипсом. Переезд совпал с получением тревожного письма от Нормана Коллинза, не только обеспокоенного сквернословием в "Keep the Aspidistra Flying" и возможным сходством между работодателем Гордона мистером Маккини и Фрэнсисом Уэстроупом, но и сильно встревоженного информацией, полученной недавно от пресс-агентов "Голланца", "Фанфар Пресс", подтверждающей , что многие из якобы поддельных рекламных объявлений, над которыми негодовал Гордон, были четко идентифицируемыми версиями реальных вещей. Раздражение Оруэлла по поводу этого письма вполне понятно - ни один писатель не любит, когда его просят что-то изменить, - но жестокость его ответа, включавшего перекрестную реплику Коллинзу и телеграмму Голландцу, начинавшуюся словами АБСОЛЮТНО НЕВОЗМОЖНО ВНЕСТИ ИЗМЕНЕНИЯ, ПРЕДЛАГАЕМЫЕ ВОЗМОЖНО ПОЛНОСТЬЮ ПЕРЕПИСАТЬ, кажется сильно преувеличенной. Несколько рекламных объявлений были бурлесками известных кампаний; ни один издатель в Англии не пропустил бы их через себя. И все же Оруэлл явно считал, что Голланц поступил неразумно. Если и есть объяснение этой непреклонности, то оно, вероятно, кроется в осознании им резкого контраста между двумя жизнями, которыми он жил, когда разгорелась ссора. На фоне женщины с лицом, похожим на голову смерти, которая, казалось, испытывала невыносимые страдания и деградацию, письмо издателя, беспокоившегося о клевете, могло показаться до крайности банальным.

Форресты, позже переосмысленные как Брукеры в романе "Дорога на Уиган Пирс", пробудили все худшие инстинкты Оруэлла - то есть благородство среднего класса. Если местное мнение об их пансионе было склонно к милосердию (один бывший сосед вспоминал, что заведение было "немного на низкой стороне, не совсем чистым, как вы ожидали"), то под рукой Оруэлла оно быстро превратилось в кошмарный мир убожества и невежества: Черный отпечаток большого пальца мистера Брукера на хлебе и масле; камерный горшок под грязным столом для завтрака; склизкие обрывки газет, которыми сидящая на диване миссис Брукер вытирает рот, валяются блестящими кучками на ковре. Экономный до мелочей, Оруэлл признался, что потрясен "поразительным невежеством и расточительностью в отношении еды среди людей рабочего класса здесь - даже больше, чем на юге, я думаю". Используя Дарлингтон-стрит в качестве базы, он продолжил свои расследования, присутствовал на сборе средств NUWM в фонд защиты Эрнста Тельмана, лидера немецких коммунистов, содержавшегося в одиночной камере после ареста нацистами в 1933 году, и вместе с неработающим шахтером по имени Пэдди Грейди наблюдал, как безработные грабят "бру" - поезд, который доставлял угольную грязь из шахт наверх для утилизации на терриконах.

Убожество этого дома начинает действовать мне на нервы", - писал он 21 февраля. Ничего никогда не убирается и не вытирается, комнаты не убираются до пяти часов вечера, а с кухонного стола даже не убирается скатерть". Литературная и следственная жизнь продолжали идти бок о бок. Через два дня в сопровождении Кеннана спустился в шахту Криппена - трехчасовой путь, в ходе которого он преодолел расстояние почти в две мили, причем дискомфорт усугублялся его огромным ростом: Кеннан вспоминал, что они прошли всего триста ярдов по открывшемуся туннелю, когда его спутник был сбит с ног неожиданным изменением высоты потолка; позже, когда уровень крыши опустился еще ниже, он был вынужден идти вдвоем, а затем, наконец, ползти через пространство высотой всего двадцать шесть дюймов. На следующий день он написал Виктору Голланцу письмо, в котором указал изменения, внесенные им в гранки "Keep the Aspidistra Flying", а затем разрядил свои чувства письмом к Муру ("Мне кажется, что это совершенно испортило книгу, но если они считают, что ее стоит публиковать в таком состоянии, то хорошо и отлично"). Но путешествие по шахте вымотало его. Прибыв в Ливерпуль 25 февраля, чтобы навестить Джона и Мэй Дейнер, местных агентов "Адельфи", и Джорджа Гаррета, докера, писавшего для журнала под именем Мэтт Лоу, он упал в обморок, и его пришлось уложить в постель (поскольку их гость отказался от медицинской помощи, Дейнеры "просто сделали все, что могли в тех обстоятельствах, дали ему горячий лимон"). Оруэлл был впечатлен Гарретом ("крупный плотный парень лет 36, ливерпулец-ирландец, воспитанный католиком, а теперь коммунист") и не менее поражен экскурсией, которую он и его товарищ по "Адельфи" совершили по докам, ведомые Дейнерами на их Austin 7. Здесь Оруэлл - "очень тронутый", по словам его хозяев - внимательно наблюдал за тем, как бригадир бродил среди сотен мужчин, надеявшихся получить работу по разгрузке, отбирая вероятных кандидатов так же, как отбирают скот из стада на распродаже.

Все это - девочка из трущоб, просовывающая палку в засорившийся сток, мелькнувшая в переулке, бюро по трудоустройству в доке - поднимает вопрос о том, что можно назвать взглядом Оруэлла, что он увидел в своем путешествии по северу и, что,