возможно, более важно, каким образом он это увидел. Промежуток между дневником и книгой здесь важен, и не только тем, как Оруэлл приукрашивал свой материал, усиливая атмосферу, если, по его мнению, того требовали обстоятельства, или иногда перемещая встреченных по пути людей из одной местности в другую. Мы знаем, например, что ему помогали самые разные помощники и проводники, но Оруэлл, блуждающий по миру "Дороги на Уиган Пирс", - это, по сути, Оруэлл из "Down and Out" в Париже и Лондоне - не совсем одинокий, но сравнительно изолированный, движимый собственным внутренним мотором. С одной стороны, это дистанцирование важно для того, как Оруэлл добивается эффекта - одинокий взгляд , не сдерживаемый толпой вокруг него; с другой стороны, это делает его открытым для обвинений в ловкости рук. Это было путешествие к открытиям, но его обратная сторона - неиспользованные камерные горшки, грязь и черные жуки - глубоко расстроила его. В одной из самых значительных сцен "Дороги на Уиган Пирс" он сидит в своей спальне у Брукеров рядом с коммерсантом-кокни, отвращенным низким качеством жилья, который догадывается, что Оруэлл, как и он сам, родом с юга. "Мерзкие чертовы ублюдки", - восклицает он, прежде чем спуститься вниз, чтобы высказать Брукерам все, что думает. Неизвестно, были ли эти слова сказаны на самом деле, и в дневнике Оруэлла нет упоминания об этом инциденте, но они прекрасно передают личные мысли Оруэлла о некоторых людях, среди которых он жил.

Невозможно избежать цензуры Оруэлла, а также шаткого понимания местных условий, которое иногда сопровождает его. Рассматривая послушную толпу на бенефисе Тельмана, он отмечает: "Я полагаю, что эти люди представляли собой достаточный срез более революционного элемента в Уигане. Если так, то Бог нам в помощь". Далее следует жалоба на "ту же самую толпу, похожую на овец, - зияющих девушек и бесформенных женщин средних лет, дремлющих над своим вязанием, - которую вы видите повсюду". Но что Оруэлл, проживший в городе неделю, знает о его "более революционном элементе"? При всей его усердности в сборе статистики по жилью, примечательно, как мало Оруэлл на самом деле там видит. Он не проявляет никакого интереса к его институтам, методизму - главной местной религии - или к интенсивной стайности северного социального устройства, ко всему духовому оркестру, Неделе поминок, экскурсиям на шарабан, которая так поглотила Пристли. Как говорит Роберт Колс в своей замечательной книге об "английскости" Оруэлла, "Где комики? Где Джордж Формби, любимый сын Уигана? Где фабричные девчонки? Где Грейси?" - то есть Грейси Филдс, чей фильм "Смотри вверх и смейся", написанный в соавторстве с Пристли, стал кассовым хитом предыдущего лета.

То же самое с местной политикой, где блуждающий взгляд Оруэлла иногда может показаться взглядом антрополога, внимательно отмечающего такие экзотические племенные обычаи, которые встречаются на его пути, и встречающего мужчин, которые принимают "видное участие в социалистическом движении" или, в случае мистера Мида, являются "кем-то вроде профсоюзного чиновника". С другой стороны, когда речь заходит о социальном классе, он - что вполне предсказуемо - гораздо более заинтересован. Одна из главных тем романа "Дорога на Уиган Пирс", которую он перенесет в свои последующие произведения, - это необычайно неоднородная природа жизни рабочего класса в межвоенный период. Она, вопреки большинству марксистских рецептов, оказалась многослойной, полной неясных протоколов и антагонизмов: Миды, отмечал Оруэлл, были скандализированы, узнав, что свою первую ночь в Манчестере он провел в обычном ночлежном доме. Все это принесло свои плоды в его работе. Наблюдать за тем, как ортодоксальный марксист классифицирует английскую классовую систему, писал он вскоре после возвращения с севера, было все равно что "смотреть, как жареную утку разделывают с помощью колуна".

И есть еще кое-что, что современное сознание может предположить, что Оруэлл упустил. Стандартная феминистская критика романа "Дорога на Уиган Пирс" заключается в том, что в нем почти не уделяется внимания жизни женщин, что неравенство, воспринимаемое Оруэллом, почти всегда коренится в экономике, а не в половой принадлежности. Конечно, пейзажи севера преимущественно мужские: Оруэлла интересуют шахтеры и безработные мужчины, грабящие броо, а не женщины, которые сидят дома, готовят еду и убирают. Важно отметить, что многие романы рабочего класса 1930-х годов (некоторые из которых Оруэлл читал или видел в рецензиях) начинали интересоваться изменениями в отношениях между мужчинами и женщинами, вызванными массовой безработицей. Джек Кук в романе Уолтера Брайерли "Человек, прошедший испытание средствами" (1935) может быть в ярости от критики своей жены до такой степени, что он размышляет о том, что "в тот день, когда он получит надежную работу, он устроит ей самую большую выволочку из всех, что когда-либо были у женщины, просто чтобы показать ей, кто есть кто на самом деле", но в романе также показано, как он протягивает руку помощи в уходе за детьми и принимает участие в домашних делах. Но если женщины у Оруэлла все еще выполняют традиционные гендерные роли, это не значит, что он не сочувствует им. Можно отметить портрет Энни, будущей невестки миссис Брукер, к которой относятся как к дополнительной прислуге. Точно так же, каким бы беспрекословным ни было принятие мира, в котором доминируют мужчины, самым впечатляющим изображением в книге является женское лицо.

 

К 27 февраля Оруэлл вернулся на Дарлингтон-стрит. Планируя остановиться у Дейкинов в их доме в Хедингли, в пригороде Лидса, он затем передумал, сообщив Рису, что намерен связаться с человеком по имени Джеймс Браун, еще одним северным агентом "Адельфи", в Шеффилде. В письме к Рису содержится первый намек на последующие планы Оруэлла. Он договаривался об аренде коттеджа в Уоллингтоне, недалеко от Балдока в Хартфордшире, объяснял он, "скорее свинья в котелке, потому что я никогда его не видел, но я доверяю друзьям, которые его видели, и он очень дешевый, всего 7s 6d в неделю". Браун снял для него жилье на Уоллес-роуд, 154, у пары по фамилии Серл, безработного кладовщика и его жены, к которой Оруэлл сразу же привязался: он редко встречал людей с более естественной порядочностью, решил он. Шеффилд, однако, казался ужасным местом, шумным, загрязненным ("В воздухе все время чувствуется запах серы. Все здания чернеют через год-два после постройки") и неизбежно разлагающимся. Никогда в жизни, записал он, осмотрев разбитые фасады ряда небольших инженерных мастерских, он не видел столько выбитых окон. Рассказ Серлов об отчаянных лишениях их ранней жизни - они вспоминали, как им пришлось положить мертвое тело ребенка в коляску, поскольку в единственной комнате, которую они тогда занимали, не было другого свободного