Вечером мы сели ужинать уткой по-пекински, приготовленной поваром-китайцем, которую запили мадерой, слушая редкие записи оперных арий из коллекции Боба. Черт, думал я, все это время я и не подозревал, что Боб такой любитель оперы. В ту ночь я выспался гораздо лучше, чем накануне, и в понедельник утром вернулся в город.

Придя в офис, заказал для Боба кассету с комедией про шпионов, где снялись молодой Рэндольф Скотт и столь же молодой Гэри Купер. Я был уверен, что это поднимет ему настроение.

Купер начал карьеру в Голливуде как смазливый юнец, один из многих, но ему удалось подняться к вершинам славы.

Задача у меня была не из легких — Боб категорически не хотел, чтобы я говорил Роттвейлер о его проблемах. Он не желал слушать разумные доводы. В некотором смысле он был одержим мечтой сняться в вестерне, но как я мог помочь ему достичь этой мечты и не оступиться?

И что могла сделать Роттвейлер? Я пытался спрогнозировать, какой будет ее реакция и что она предпримет, если узнает правду.

Я представлял себе, как ей на стол ляжет компромат, присланный Казановой. Я знал Роттвейлер достаточно хорошо, но вообразить ее лицо в ту минуту, когда она увидит снимки, мне было не под силу. Но что-то подсказывало, что она, скорее всего, проявит больше терпимости и такта, чем думал Боб. Ротти слишком умна, чтобы разозлиться при виде эротических снимков или счесть их позорными для модели своего агентства. Мое подсознание уверяло, что мне стоит довериться этой женщине, но, памятуя опасения Боба, я так и не обмолвился о его проблемах.

У меня появилась новая машина. Вернее, у меня впервые появилась машина, поскольку раньше я никогда не покупал автомобили. Я приобрел «саберман супер де-люкс» черного цвета. Этот автомобиль был мечтой и предметом зависти многих моих друзей.

Я подъехал на Парк-авеню в погожий солнечный день. Цвели вишни, порывы ветра периодически срывали целые вихри мелких белых лепестков, похожих на весенний снег, осыпая ими дорогу.

Мощь двигателя словно заряжала меня энергией, когда я слышал его агрессивный рев, напоминающий клич дикого кабана, поднятого в самой чаще леса охотниками. Этот звук пронизывал насквозь мое сердце, наполняя его радостью. Я был доволен и своими достижениями, и своим выбором.

Свободный и полный сил, я катил по хорошо уложенной мостовой в роскошном автомобиле и наслаждался ярким светом солнца. Когда я остановился на зеленый свет, то заметил у обочины мужчину с телефоном в руке, что-то яростно кричащего в трубку.

Когда тормозил, я увидел его лицо. Данте! Я застыл от неожиданности. Мне послышалось, что по телефону он обращается к Бобу Небраске. Забавно, но за секунду до этого я подумал именно о Небраске. О том, что из него вышел бы великолепный герой вестерна. В конце концов, он не единственный актер-ковбой, которому угрожали разоблачением гомосексуального прошлого. Казанова что-то кричал в телефон, и мне казалось, я слышу его слова: «Ты никогда не сыграешь ковбоя, потому что ты голубой!»

Я нажал на газ и ринулся прямо к нему… Он посмотрел на меня без страха. Узнал меня и улыбнулся. Я напрасно рассчитывал заметить ужас в его глазах. Даже не пробовал притормозить, услыхав глухой мягкий звук удара железного корпуса о человеческое тело, рухнувшее прямо на бампер и заслонившее лобовое стекло.

Я сел в темноте, раскрыв глаза. Простыни повлажнели от пота. Часы показывали пять утра. Я был один. Птицы начинали щебетать за окном в преддверии восхода. Я отыскал в баре бутылку вина и выпил ее всю прямо из горла. Поменял простыни, но ложиться спать не имело смысла. Надев майку и шорты, я вышел, чтобы пробежаться. Улицы были совершенно безлюдны и окутаны тишиной. Только несколько торговцев раскладывали свой товар на прилавки. Солнце едва-едва показалось над горизонтом.

«Сумерки цивилизации», — подумал я, любуясь огромными зданиями из стекла и бетона, словно загорающимися в утренних лучах небесного светила.

Странное ощущение вызывал вид города, словно лишенного горизонта, чья линия изрезана постройками в духе кубизма и трехмерной графики.

Добежав до Лексингтон-авеню, я притормозил перед домом, все еще остававшимся в тени. Здание было закрыто на реконструкцию, как я прочел на вывеске, вскоре там должен открыться автомобильный салон по продаже «кадиллаков». Меня удивила новость. Оказывается, спрос на эти дорогие автомобили так велик, что салоны теперь открываются повсюду. К счастью, я чувствовал, что стою на ногах, а не жму на педали, значит, Данте Казанова жив, я проснулся и ни в чем не повинен… Достаточно ли я жив и способен ли выжить в дальнейшем?

Я лежал на постели и смотрел телевизор, когда раздался телефонный звонок. На часах было половина второго ночи.

— Чарли, ты не спишь? — спросила Сьюзан как ни в чем не бывало, будто наступило время для коктейлей.

— Нет, смотрю телевизор.

— Ты что-нибудь слышал о Гарри и Клариссе?

— Нет, а что с ними?

— Ну, как же! У них разрыв. Он выставил ее вон!

— Почему?

— Потому что нашел новую игрушку для постели.

— И что?

Сьюзан помолчала и, судя по звуку, выдохнула дым сигареты.

— А знаешь, из-за чего он ее выгнал? Она пыталась заставить его заниматься любовью, когда у нее была овуляция. Она хотела забеременеть. Кошмар, да? Захотеть ребенка от такого монстра!..

— Откуда он узнал, что у нее овуляция?

— Оттуда, что нашел градусник у нее под подушкой. Это все знают, милый.

— Я не знаю.

— Ну, ты, вероятно, единственный в своем роде.

— Ты тоже держишь градусник под подушкой?

— Я? Нет. Я интересуюсь карьерой, а не детьми. На это у меня еще останется время.

— Думаю, Кларисса просто хочет найти себе мужа.

— Ты что-нибудь слышал об Олимпии Веблен?

— Нет, а с ней что?

— Летает теперь на Фаркуар. Это слишком!

— Почему?

— Потому что она была жалкой садовницей. Можешь себе представить?

— Она была садовницей? — Да.

— Так это Веблен ее окрутил?

— Ни черта! Ему просто нужна была домработница.

— И?..

— И ей повезло! Ты уверен, что не спишь?

— Вполне. А где ты находишься?

— В Бразилии. Снимаюсь у Петера Линдберга.

— О да, я слышу потрескивание камер.

— Не ври, я здесь одна.

— Правда?

— Ну, может быть, и не совсем одна…

— И как, весело?

— Хорошая музыка, интересная архитектура, но вообще я скучаю. А ты один?

— Как всегда.

— А я тут о тебе рассказывала. Я не знал, что сказать ей в ответ.