— Ты скучаешь по мне?

Мне не хватило сообразительности придумать приятную ложь.

— Ты слишком много пьешь шампанского.

— Нет, Чарли, просто мне одиноко ночью, как иногда бывает одиноко каждой женщине.

Она отключила телефон. Я пожалел о своей глупости. Продолжил смотреть фильм про какую-то красавицу агентессу, вынужденную работать и на англичан, и на нацистов. Похоже, я смотрел этот фильм уже в десятый раз и все равно находил в нем что-то увлекательное. Причина была в одной из героинь, которая очень сильно напоминала Мисс. У нее была такая же деловая хватка, острый ум и крайняя беспринципность на словах, но в реальной жизни она соблюдала кодекс чести. Мои мысли постепенно продвигались от образа к вопросу о гетеросексуальности Роттвейлер. Можно было не сомневаться в том, что ее ориентация вполне традиционная, но вряд ли она относится к людям, способным презирать или ненавидеть других за гомосексуальные наклонности. Она слишком разумна для этого и практична.

Я сам не заметил, как заснул. Мне приснилась Сьюзан, которая была двойным агентом: англичан и нацистов. Странный сон. Казанова в нем носил форму СС, а Роттвейлер руководила одним из отделов разведывательного управления.

Телефон зазвонил снова, когда только начало светать.

— Чарли, быстрее приезжай ко мне!

Невозможно не узнать истерический голос Зули.

— Что такое?

— Мне нужна помощь!

— Ты знаешь, который час?

— Я ударила Люп телефоном. По-моему, она мертва.

— Скоро буду.

Люп была помощницей Зули последние восемь месяцев. Так долго у Зули еще никто не задерживался — своего рода рекорд, но хорошо оплачиваемый. Однако и опасность, которой подвергался всякий, кто занимал эту вакансию, тоже была немалой — в гневе Зули пускала в ход от туфель и зонтов до тяжелых хрустальных ваз. И надо признать, в минуты недовольства и раздражения она была почти неуправляема.

— Это какое-то помутнение рассудка, — пробормотала Зули.

Пожалуй, она сказала правду единственный раз в жизни.

У меня были ключи от ее дома в Уэст-Виллидж. Вообще-то ключи у меня были не только от ее жилища, но и от дверей апартаментов около дюжины моделей на тот случай, если им немедленно потребуется моя помощь. Случаи могли быть самые непредвиденные — от мелкой ссоры до передозировки или попытки суицида.

Входя в дом Зули, я готовился к худшему. Но к счастью, обнаружил Люп живой — она сидела в гостиной и потирала голову, а Зули рыдала в спальне.

— Что произошло? — Я старался говорить успокоительно-отеческим тоном.

Зули бросилась в мои объятия и разрыдалась еще сильнее.

— Она отгладила мои джинсы! Эта идиотка утюжила мои джинсы! Они теперь совершенно испорчены! Мои любимые джинсы! Какой кретинке пришло бы в голову гладить джинсы?

— Пойдем, проведаем Люп, — вздохнул я, — с ней все в порядке, надеюсь.

— Нет! — завопила Зули. — Я больше не хочу ее видеть, пусть убирается!

Я осторожно помог Зули дойти до кресла и, прижав ладони к ее щекам, посмотрел ей в глаза. Она все еще сотрясалась от рыданий.

— Зули, — произнес я ей совсем тихо, — ты ведь не хочешь снова попасть в тюрьму?

Она потрясла головой.

Люп, очень симпатичная мексиканка двадцати двух лет, была прекрасной помощницей. Она одна могла выполнять работу секретарши, повара и прачки и трудилась усердно. Двадцать четыре часа в сутки она была на ногах, едва-едва успевая передохнуть и отоспаться. На месте Зули я причислил бы эту женщину к святым за терпение и скромность.

— Ты даже мне спасибо не говоришь за все, что я делаю! Сучка! — Таких слов от религиозной и тихой Люп я не ожидал. — Я не твоя рабыня, я свободный человек!

Зули вдруг перестала плакать, словно вдумываясь в значение слова «сучка», а затем снова тихонько захныкала, сжав мою руку.

— Я не знаю, не знаю, почему она стала это делать… горничная ушла, потому что ей надо было пойти… на какие-то похороны…

Люп, не глядя на Зули, обратилась ко мне:

— Умер муж сестры Бланки!

— Да! — вспомнила Зули.

Люп посмотрела на нее с негодованием:

— Ты его знаешь. Он устанавливал твою сантехнику и прочищал ее, просто так, даром! Даже денег не взял с тебя! — Она перевела взгляд на меня: — Бедный Жозеф, его убил грабитель.

Зули наморщила лоб от отчаяния.

— Он устанавливал мою сантехнику?

— Твою! Потому что ты никого больше не хотела пускать! А когда он ее чистил, то вытащил кучу тампонов! — Люп добавила еще несколько слов по-испански.

Я раньше не замечал, насколько привлекательна и симпатична Люп. Гнев оживил ее лицо и дал проявиться ее настоящему южному темпераменту.

— Я никогда не кидала тампоны в унитаз. Кто-то пользовался моим туалетом! Может, ты… ты, корова!

— Вы сядете в тюрьму, мисс Зули…

Я дотронулся до спины Зули и почувствовал, как напряглись ее мышцы. Она перестала рыдать. И тут же на ее лице появилась почти по-детски робкая улыбка. Конечно же, она не была искренней и скрывала свою ярость и агрессию.

— О, Люп, милая, ты же знаешь… я люблю тебя. Я не хотела обидеть…

— Но все же вы это сделали. Посмотрите на мое лицо. Я иду звонить в полицию. Скоро вы снова окажетесь на скамье подсудимых. Я докажу, что это вы меня били.

Я невольно улыбнулся, выслушав ее угрозы, но, видя, что она и, правда, очень взвинчена, перешел на серьезный тон.

— Простите, Люп, — заговорил я, отстранившись от Зули, — я не хотел вас задеть. Разрешите взглянуть на ваши ушибы…

Зули рухнула в кресло и уставилась на нас. Я осмотрел голову девушки. На ней была большая шишка, точно такая же, как у Тайсона после драки. У Майка Тайсона.

Люп подняла телефон с пола и принялась набирать номер полиции. Но то ли от удара об пол, то ли по какой-то иной причине аппарат не работал.

— Я найду другой! Вы пойдете в тюрьму! Мисс Неблагодарность!

Я снова едва не рассмеялся. Зули словно окаменела в кресле. Я прошел следом за Люп в коридор.

— Люп, вам лучше немного успокоиться и сходить к врачу. У вас может быть сотрясение мозга, это опасно.

— Я хочу вызвать полицию. Опасна мисс Зули, а не сотрясение!

Я отвел ее на кухню, достал лед из морозилки и приложил к шишке, завернув в полотенце.

— Вы еще успеете вызвать полицию, но сейчас покажитесь врачу.

Мне кое-как удалось уговорить ее поехать со мной, и я вернулся к Зули. Она по-прежнему сидела в кресле, курила и читала статью о самой себе в «Вог».

— Никуда не ходи, — велел я ей.