Развязанная парламентом и подхваченная в невиданных ранее масштабах амнистированными подстрекателями пропаганда привела к такому положению, когда к концу 1917 года даже простая крестьянка оказалась твердо убежденной в том, что объявление независимости Богемии сразу же приведет к исчезновению нужды в продовольствии, топливе и одежде.

Делались попытки повлиять в таком же духе и на армию. Однако все они, насколько нам позволяли силы, наталкивались на серьезное противодействие.

Тем временем в переписке чешских военнопленных появился такой тон, что центральное бюро цензурной службы сочло необходимым отметить, что пленные, судя по всему, перестали бояться цензуры и возможного судебного наказания в будущем. Конечно, не все чехи были настроены столь воинственно. В их письмах зачастую встречались и такие строки: «Если после войны кто-нибудь подойдет ко мне с предложением присоединиться к славянскому братству, то я прогоню его с порога своего дома и спущу на него собак».

Не способствовала амнистия и воцарению спокойствия среди русинов, и без того недовольных нашими предложениями по решению польского вопроса. Напротив, возвращение из лагерей для интернированных лиц многочисленных попов и русофилов наподобие Маркова привело только к усилению волнений. Вновь обострилась борьба между православной и грекокатолической церковью.

Поляки же вообще были близки к всеобщему восстанию. В июле 1917 года немцам пришлось даже арестовать Пилсудского, начальника его штаба Соснковского и ряд других членов польской военной организации. Такое произошло из-за того, что легионеры при реорганизации легиона во вспомогательный корпус отказывались приносить присягу и даже попытались поднять мятеж.

Тогда же в Петербурге прошло собрание польских военных, на котором было решено создать с привлечением польских военнопленных собственную армию в 700 000 человек для освобождения Польши, завоевания Галиции и Познани. Однако Керенский исходя из негативного опыта с национальными воинскими формированиями не одобрил этого намерения. К тому же произошедшие вскоре события в самой России выдвинули перед русскими совсем другие проблемы. В результате, судя по донесениям наших агентов, польская армия сократилась до размеров одной стрелковой дивизии.

Для нас тоже настали не самые лучшие времена — в 1917 году в целях высвобождения людей для нужд фронта значительному сокращению подверглись органы цензуры, являвшиеся важным средством для выявления умонастроений и тайных нитей антигосударственного движения. Множество цензурных пунктов на оккупированных территориях было расформировано или объединено, в результате чего штат цензоров сократился до 400 офицеров и чиновников и до 2600 солдат.

Все это привело к неслыханному повышению нагрузки на работников цензуры, о чем свидетельствуют средние цифры проходившей через ее органы корреспонденции. Так, цензурный пункт в Вене ежемесячно обрабатывал около 500 000 писем, в Будапеште — более 250 000, а в Фельдкирхе — от полутора до двух миллионов почтовых отправлений. Одна только телеграфная цензурная комиссия в Вене просмотрела с начала войны до конца 1917 года десять с половиной миллионов телеграмм, из которых 43 000 были задержаны, а 1375 переданы полицейскому управлению для расследования.

Кроме того, органы контрразведки постоянно поднимались по тревоге из-за сигналов о готовящихся диверсионных актах, которые широко практиковались Францией и Англией в Германии. Так нами были задержаны два вражеских агента с чемоданом, в котором под видом электрических фонариков фактически находились адские машины. У итальянских же пленных были найдены пропитанные парафином рулоны бумаги. Кроме того, на их имя приходило также вино, оказавшееся керосином.

Все говорило о том, что противник готовит диверсии. Тем не менее взрывы 25 мая на фабрике по производству боеприпасов в городе Беловец недалеко от Пльзеня и 17 июня на заводе «Ам Миттель», пожар 25 июня на предприятии по производству пороха в местечке Зауберсдорф около города Нойнкирхен и взрыв 10 июля 1917 года в словенском городе Прагерхоф были квалифицированы как обычные несчастные случаи, какие в то время случались и во враждебных государствах.

В общем, необходимо было проявлять максимальную бдительность, но число объектов, требовавших наблюдения и охраны, было так велико, что основная задача контрразведки как бы отошла на задний план. Быть может, это и послужило причиной заметного уменьшения числа пойманных шпионов. Однако, скорее всего, вражеские лазутчики, наученные опытом, просто стали хитрее. Нельзя было исключать и такую возможность, что противники, получая достаточно обширную информацию от имевших скрытые связи с родиной изменников за рубежом, вообще стали меньше использовать агентов.

Тем не менее нами было разоблачено итальянское благотворительное общество под названием «Опера Бономелли», на деле оказавшееся шпионской организацией, руководство которой находилось в Милане, а вербовочный пункт агентов — в швейцарском городе Лугано. Вся корреспонденция этой шпионской организации и идущие в ее адрес письма органами контрразведки стали попросту задерживаться. Вскоре была устранена и возможность обхода цензуры через Германию, что стало результатом тесного взаимодействия австровенгерского контрразведывательного пункта в городе Фельдкирх с немецким отделом цензуры.

С контрабандной пересылкой информации через людей, въезжавших в Австро-Венгрию, мы боролись посредством усиления пассажирского контроля. Между прочим, проверка показала, насколько слабой была прежняя система, когда пленным неприятельским офицерам удавалось пробираться с подложными или купленными подлинными проездными документами вплоть до контрольных пунктов передовых позиций нашего фронта на реке Изонцо. Результатом этой проверки стала и ликвидация целой шайки профессиональных мошенников, специализировавшихся на подделке документов, во главе с польским легионером Виктором Бромовичем.

В целях рекламы, а также ради более высокого заработка ряд венских опереточных и эстрадных ансамблей выезжал в нейтральные страны. При этом актрисы обычно получали мизерные гонорары, которых едва хватало на пропитание. Таким обстоятельством пользовалась разведывательная служба Антанты, чьи щедрые кавалеры узнавали от актрис, достаточно много разъезжавших по Австрии, гораздо больше сведений, чем это было допустимо.

В оккупированной Румынии нам довелось познакомиться и с организованной тогда французскими офицерами так называемой «воздушной разведкой». Ее смысл заключался в том, что неприятельские самолеты высаживали в нашем тылу агентов с почтовыми голубями. Эти лазутчики, естественно, встречали активную поддержку у своих земляков и в первую очередь у оставленных румынской разведкой соглядатаев.

Как бы то ни было, нам удалось раскрыть и обезвредить весьма разветвленную сеть таких шпионов и их пособников. И какой бы невидимой на первый взгляд ни казалась скрытая шпионская деятельность, благодаря двум крупным аферам она все же стала достоянием широкой общественности.

В Швейцарии постепенно разгорелся конфликт между австро-венгерским генеральным консулом в Цюрихе фон Мауригом, чью поддержку нашей разведслужбы мы весьма ценили, и вице-консулом капитаном первого ранга Майером. Причиной противостояния между консулом и морским офицером послужило решение последнего перевести флотский разведывательный пункт из здания генерального консульства в частный дом. В ночь с 24 на 25 февраля 1917 г., когда в помещении пункта по недопустимой небрежности не оказалось ни одного сотрудника, на него было совершено нападение. Утром несгораемый сейф обнаружили вскрытым, а все хранившиеся в нем документы были похищены. Причем взлом сейфа проводился при помощи кислородной горелки, то есть достаточно громоздкого аппарата, для переноски которого требовались усилия как минимум двух преступников.