Ни страны, ни флага, ни гимна («ни страны, ни погоста…»).

Слово «русские» надолго выпало из нашего обихода. А слово «патриот» стало ругательством…

В 93-м году, после всех страшных событий, я дала большое интервью газете «Завтра» – целый разворот. Оно называлось «Жизнь смертью не заканчивается». Оно было обо всём – о жизни, о вере, о детях, о судьбе театра и кино, о поэзии и об отношении к политике тех, кто у власти. И целая полоса моих стихов…

Отец смолчал. А мама, естественно, ужаснулась и сказала, что теперь «из-за моей глупости квартиры мне не видать!». А документы на трёхкомнатную квартиру взамен двухкомнатной были уже несколько лет назад подписаны во всех инстанциях. Решение было «положительным», но квартиру мне всё не давали. В стране сменились и власть, и строй. Время шло, но жильё мне всё так же не светило…

А тут ещё это интервью…

Однажды я получила письмо от главы немецкой медицинской компании, в котором он приглашал меня стать попечителем одного из корпусов детского реабилитационного центра. Немцы этот центр построили в подмосковном городке Деденёво. Я отправила ответное письмо с согласием и с благодарностью «за оказанную мне честь».

В день открытия центра за мной заехала сверкающая чёрная машина – новенькая BMW – и повезла меня в Деденёво. Среди «попечителей» и почётных гостей были и Никита Михалков, и Наина Иосифовна Ельцина, и Юрий Михайлович Лужков, и Юрий Энтин, и много ещё знаменитостей – артистов, писателей, композиторов, политиков…

По тому, что Наина Иосифовна сама подошла ко мне, была очень приветлива и сказала, что «теперь мы будем часто встречаться», я поняла, что интервью моё она не читала. (Она тогда ввела в моду собирать известных женщин у себя на чаепитие.) Но поскольку впоследствии приглашений не последовало, я поняла, что УЖЕ ПРОЧИТАЛА.

А Лужков, увидев меня, побагровел и, здороваясь, что-то пробурчал. «Читал!» – поняла я. И вспомнила мамины слова. Но всё повернулось по-другому…

Мы записывали новый диск песен на мои стихи в студии звукозаписи в цирке на Цветном бульваре. В перерыве я пошла в цирковой буфет перекусить. За соседним столиком сидели Юрий Владимирович Никулин и Максим, его сын, о чём-то громко разговаривая. И вдруг я услышала: «Я сегодня иду на приём к Лужкову…» Неведомая сила меня подбросила и понесла к столику Никулиных. Пишу «неведомая», потому что не в моих правилах было влезать в чужой разговор и тем более о чём-то просить. Но тут я просто бросилась к Юрию Владимировичу со словами: «Юрий Владимирович! Пожалуйста, возьмите меня с собой!»

Зная мой характер, Никулин очень удивился и спросил: «Куда, девочка?!» – «К Лужкову!» – продолжила своё неадекватное поведение я.

Тогда Никулин начал меня расспрашивать, в чём дело и зачем мне понадобилось к Лужкову. А выслушав ответ, подумал немножко и сказал: «Нет, девочка! С собой я тебя не возьму – мне надо у Юрия Михайловича решить несколько проблем, связанных с цирком и с цирковыми артистами. А вот принять тебя я его попрошу…»

В тот же день Юрий Владимирович позвонил мне и сообщил, что договорился с Лужковым и тот меня примет – через два дня…

Через два дня я входила в кабинет Лужкова. Он сидел за своим огромным столом – сердитый и красный. Я поздоровалась и подошла. Он буркнул: «Ну!» Я так же кратко ответила: «Вот!» – и положила перед ним на стол пачку заявлений в разные инстанции с резолюциями «решить положительно» за семь лет! А сверху лежало моё нынешнее заявление с кратким изложением моих «хождений по мукам» – депутатская работа пошла мне на пользу: я знала, как входить в кабинет к чиновникам, по-деловому, не сокращая дистанции и не унижаясь…

Лужков пролистал бумаги, снял трубку и по громкой связи заорал начальнику департамента по жилью Сапрыкину: «Сколько можно издеваться над человеком?!» – «Над кем? Над кем, Юрий Михайлович?!» – засуетились на том конце провода.

«Да вот сидит передо мной человек, который занимает далеко не последнее место в искусстве и столько сделал для нашего кинематографа!» – шумел Юрий Михайлович. «Кто? Кто это?!» – допытывался Сапрыкин. «Наталья Варлей!» – наконец торжественно провозгласил Лужков.

«У нас сейчас нет подходящей трёхкомнатной квартиры! А давайте для её старшего сына дадим однокомнатную!» – предложил начальник департамента. На что Лужков ему ответил: «Вот когда своего сына захочешь отселять, тогда и давай ему однокомнатную! А для Варлей ищи трёхкомнатную!!!»

Аудиенция была закончена. Я поблагодарила Юрия Михайловича и пошла домой. А через день у меня в руках был смотровой ордер на трёхкомнатную квартиру в только что отремонтированном, отреставрированном и надстроенном доме № 13 по Мерзляковскому переулку, где мы прожили двадцать один год.

Только Сапрыкин оказался прав – Вася в этой квартире практически не жил. Когда начался переезд, он сообщил мне, что поможет мне переехать, но жить будет у Насти, они решили пожениться, и у них скоро будет ребёнок. И добавил, что «сам рос без отца и хочет, чтобы у его будущего ребёнка отец был…».

Обрушил на меня неожиданные новости и ушёл. А я осталась сидеть на диване в новой квартире с ощущением, что у меня вырвали сердце. Потом потекли слёзы. Потом я взяла себя в руки, стала уговаривать себя, что да, рановато, конечно, в двадцать два года становиться отцом, но… надо принять как данность происходящее и готовиться к новой роли – роли бабушки. Повсхлипывала ещё немножко и успокоилась. Взяла книжку и села читать. А буквы – плывут. Ничего не понимая, я протёрла глаза – всё равно не вижу…

На другой день офтальмолог выписал мне очки, хотя до этого у меня было стопроцентное зрение…

Последний месяц беременности Настя, Васина жена, жила на Мерзляковском. Мы гуляли по Никитскому и Тверскому бульварам вчетвером: я, Саня, Настя и собака Люся, а в Настином животе с нами прогуливался будущий мой внук – Женька!..

Когда Женька родился, Настя из родильного дома приехала к нам на Мерзляковский. Целый месяц мы жили вместе, я помогала Насте, проводила такой «мастер-класс» по пеленанию, кормлению и купанию младенца.

А когда через месяц мы поехали на дачу в Опалиху, Женька поехал с нами. И так получилось, что сначала на дачу приехали я, Саня, Женька, кошки и собака Люся. Поэтому ребёнком занимались исключительно мы с Саней – купали, гуляли, кормили. И не просто справлялись с «родительскими обязанностями», но делали это с радостью и вдохновением.

Саня, как когда-то Василий по отношению к нему, вёл себя по отношению к Жене и с любовью, и с ответственностью. И с того времени занимался «воспитанием» племянника не меньше, чем родители. А пожалуй, даже и больше…

А я так просто расцвела, обретя ещё одного ребёнка. Поэтому, когда через две недели Настя с Васей неожиданно увезли маленького в Москву, я плакала, скучала и горевала.

Женя так и рос – то у папы с мамой, то у бабушки Лиды с дедушкой Серёжей, то у нас с Саней – всеми любимый.

Вася был тогда студентом. Но ему хотелось быть настоящим отцом семейства, который в силах самостоятельно обеспечить свою семью. Поэтому он устроился сразу на две работы – лаборантом в Институте современного искусства, где учился в мастерской дизайна и сценографии, и монтировщиком путей в метро. То есть он ночами обходил пути в метро, в пять тридцать утра выбирался на поверхность, шёл мимо молочной кухни, чтобы взять Женьке питание (Настя почему-то очень быстро решила не кормить материнским молоком), приходил домой, кормил малыша, стирал и развешивал пелёнки и шёл в институт, где сначала учился, а потом работал…