С того дня прошло больше двадцати лет, но даже от воспоминаний я начинаю обмирать. А представляете, что со мной было тогда…

Накрыт стол. Все пришли. Привезли «юбиляра» – двухлетнего Женьку. Ничего уже не отменишь. Я глотаю слёзы, но угощаю гостей…

Дальше – «со слов» матушки Ирины и отца Сергия. Матушка Ирина рассказывала мне потом, что после Пасхальной службы, после детского праздника, после Светлой седмицы – отец Алексей и отец Роман решили поехать в деревню под Луховицы, где был дом отца Романа, где купил дом и отец Алексей, чтобы отдохнуть…

Пасха была в том году поздняя, но дни стояли тёплые. Я с Саней поехала к началу службы. Вася, который в последнее время не ездил к батюшке, всё-таки приехал в Рождествено, чему батюшка был несказанно рад. Вася приехал после работы, усталый и раздражённый, но приехал! И потом сам удивлялся, что же заставило его самого себя пересилить – видимо, предчувствие прощания…

А служба была радостная, и на колокольню поднимались после, и разговелись, и попели. А потом батюшка вызвался нас отвезти на машине домой и, как я ни сопротивлялась, повёз. И у него ещё были силы не только вести машину, но и шутить…

И вот через несколько дней после Пасхи отец Алексей и отец Роман решили поехать в Луховицы…

Матушка Ирина говорила, что она, тоже уставшая за праздники, когда отец Алексей уехал, легла и крепко заснула. А когда проснулась, «ни одна струна не дрогнула, никаких предчувствий не было…».

То, что случилось, случилось четвёртого около четырёх часов, как раз тогда, когда я закричала, узнав, что помер черепашонок…

А что случилось – до конца так никто и не узнал. Известно только, что, когда батюшка и отец Роман добрались до своей деревни, они решили съездить в соседнюю – в магазин, скорее всего, за хлебом. Между двумя деревнями шла абсолютно прямая и ровная дорога…

И вот на середине этой дороги, уже на обратном пути, что-то и случилось…

Перевёрнутая машина лежала справа от обочины. В ней – два святых отца с ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ПЕРЕЛОМАННЫМИ ХРЕБТАМИ и со странно зажмуренными глазами…

Машина не помята. То есть они никого не сбили, ни от кого не уворачивались – следов встречной машины тоже не было… Как не было ни человеческих следов, ни следов животного…

Отец Сергий, третий их друг, поехал на это место. Побродив вокруг, он нашёл неподалёку канаву, которая проходила под дорогой. В канаве лежали пустые бутылки из-под дорогого спиртного и большое количество окурков дорогих импортных сигарет. Скорее всего, батюшек ждали. Скорее всего, полоснули лазером по их глазам, они потеряли управление и на большой скорости перевернулись…

Отец Сергий поделился наблюдениями со следователем. Через некоторое время они вместе поехали на место происшествия. В канаве было пусто…

Так это дело и осталось нераскрытым. Девяностые…

На отпевание батюшки Алексея приехали сто двадцать священников. Прихожан храма, духовных чад отца Алексея, тех, кому он помог как врач, и просто тех, кто его любил и хотел с ним попрощаться, оказалось столько, что в храме они не поместились. Пришлось вынести гроб с телом батюшки в церковный двор…

Я не могла осознать, что нашего батюшки больше нет. Представить себе, что в трудную минуту или в радости я не смогу ему позвонить или приехать к нему на исповедь, было невозможно. Проснувшись утром, я резко садилась на кровати, потому что мысль о батюшкиной смерти пронзала моментально. По щекам сразу текли слёзы, и я ничего не могла поделать с собой. Мама в конце концов не выдержала и сказала мне: «Возьми себя в руки! Посмотри, на кого ты стала похожа! Ты же актриса!..» Но не получалось «взять себя в руки». И не удавалось успокоить себя мыслями о том, что батюшка с нами, батюшка о нас молится. И собственные молитвы не помогали…

Позвонила Марина Викторовна – «любимый врач» отца Алексея, а потом и мой. И она подсказала способ смягчить боль – отправиться в паломнический круиз по северным рекам с посещениями монастырей: Толгского, Кирилло-Белозерского, Валаамского…

И мы с Саней отправились. Две недели мы плыли по рекам и озёрам. Молились в монастырях, большинство которых было в самой начальной стадии восстановления. В каждом монастыре оставляли сорокоусты о упокоении иерея Алексия и архидиакона Романа. Путешествие было непростым – на Ладожском и Онежском озёрах мы попадали в сильный шторм. На корабле было предостаточно «новых русских», которые «отдыхали» семьями и беспардонно тащили с ними «погулять», а объяснить им, что мне это совсем не в радость, было практически невозможно…

Но когда из-за поворота вдруг нам открылась строгая и чистая красота Валаама, когда видны стали проглядывающие сквозь пышную зелень деревьев золотые купола, описать состояние души можно только словами поэта:

И как последний, очищающий и освящающий душу аккорд – монастырский хор, звуки которого улетали под купол храма, а потом в те самые небеса…

Мы вернулись в Москву, и я поняла, что могу жить, что рана утраты, конечно, не заживёт никогда, но с самой страшной болью, которая не давала думать ни о чём, кроме самой утраты, я справилась. И ещё я стала ездить на могилу отца Алексея – его похоронили рядом с храмом. Теперь я чувствовала связь с ним, я знала, что он слышит мои молитвы. А когда я опускалась на колени рядом с могилой, я ощущала то тепло, которое от неё шло. Это были тепло, доброта и любовь отца Алексея. Слёзы текли, но когда, поговорив с батюшкой, я поднималась с колен, мне становилось легко, как после исповеди…

Но… видимо, когда тебе приходит в голову, что ты теперь всё в жизни понимаешь, это чаще всего – результат гордыни. А вокруг – искушения, с которыми трудно справиться, и почти невозможно избежать ошибок…

Итак, мы вернулись, успокоенные, насколько это возможно, очистившиеся душой и умиротворённые. Вот тут бы мне и вспомнить наставления отца Алексея…

Я спросила у него однажды, почему довольно часто после исповеди и причастия, когда ты выходишь из храма просветлённой, почти сразу начинают происходить неприятности – от мелких до крупных? И батюшка мне ответил, что за душу каждого человека постоянно борются силы зла, особенно в начале его воцерковления, или, бывает, ополчаются, если человек редко бывает в храме, или редко исповедуется и причащается. Тогда, выходя из храма после таинства, вдруг обнаруживается, что пропал кошелёк, или происходит что-нибудь посерьёзнее – например, заболевает кто-то близкий. А это сразу наталкивает на греховные мысли: «Как же так? У меня всё было хорошо, а сходил в церковь – и пошли неприятности! Может, лучше не ходить?» И – человек, ещё не окрепший в вере, прислушивается к этим мыслям, которые кажутся ему собственными. А это мысли от лукавого…

Вернувшись из паломнического путешествия, я чувствовала себя наполненной любовью, благодарностью и… ожиданием чуда. Я не сказала себе: «Стоп-стоп… А это откуда?» Я не подумала о том, что, помолившаяся в стольких храмах и монастырях, я уязвима. Наоборот, я чувствовала себя сильной. И – произошло то, что произошло…