– Я впервые пришел к тебе в 1908 году, чтобы помочь тебе, но наша любовь привела нас к трагедии. А теперь давай создадим школу, как ты хочешь, и подарим людям немного красоты на этой грустной земле.

Затем он рассказал мне, что купил большой отель в Белльвю. С его террасы открывался вид на весь Париж, сады спускались к реке, а комнаты могли вместить тысячу человек, и только от меня зависело, чтобы школа существовала постоянно.

– Если ты готова отбросить в сторону личные чувства и жить только ради идеи, – добавил он.

Памятуя о том, какую запутанную смесь горя и катастроф принесла мне жизнь, в которой лишь моя идея всегда сияла ярко, не тускнея, я согласилась.

На следующее утро мы отправились в Белльвю, и с тех пор декораторы и меблировщики стали трудиться под моим руководством, преобразуя довольно заурядный отель в Храм Танца Будущего.

В ходе конкурса, состоявшегося в центре Парижа, было отобрано пятьдесят новых кандидаток, а кроме них, здесь поселились ученицы первой школы и воспитательницы.

В танцевальные залы превратили столовые старого отеля, стены которых задрапировали моими голубыми занавесами. В центре одной длинной комнаты я построила помост с ведущими вниз ступенями. Этот помост мог быть использован для зрителей или для авторов, которые выносили здесь на суд свои новые работы. Я пришла к выводу, что однообразие и скука жизни в обычной школе отчасти связаны с тем, что полы в ней находятся на одном уровне. Поэтому я соединила многие комнаты маленькими коридорчиками, ведущими то вверх, то вниз. Столовая была устроена наподобие английской палаты общин в Лондоне: ряды сидений поднимались со всех сторон ярусами, старшие ученицы и преподаватели сидели наверху, а дети внизу.

Охваченная этой бурной, кипучей жизнью, я вновь обрела мужество приступить к преподаванию, а ученицы схватывали все с удивительной быстротой. За три месяца, прошедшие с момента открытия школы, они добились таких успехов, что вызывали изумление и восхищение у всех представителей творческих профессий, приходивших посмотреть на них. Суббота предназначалась у нас для их посещений. Открытый урок проходил по утрам с одиннадцати до часу дня, а затем Лоэнгрин с присущей ему расточительностью устраивал роскошный ленч для художников и детей. Когда погода улучшилась, ленч стали подавать в саду, а после ленча звучала музыка, поэзия и исполнялись танцы.

Роден, дом которого находился на противоположном холме в Медоне, часто к нам приходил. Он садился в танцевальном зале и делал наброски с танцующих девушек и девочек. Однажды он сказал мне:

– Как жаль, что у меня не было таких моделей, когда я был молод! Модели, которые могут двигаться и движутся согласно законам природы и гармонии! Правда, у меня были прекрасные модели, но никогда не было такой, которая понимала бы науку движения так же, как ваши ученики.

Я купила детям разноцветные накидки с капюшонами, и, когда после занятий в школе они ходили на прогулку в лес, бегали и танцевали там, напоминали стайку прекрасных птиц.

Я верила, что эта школа в Белльвю будет существовать постоянно, я проведу здесь всю оставшуюся жизнь и оставлю в наследство все плоды своей работы.

В июне мы устроили празднество в «Трокадеро». Я сидела в ложе и смотрела, как танцуют мои ученицы. После некоторых номеров программы зрители вставали и разражались криками восторга и радости. По окончании концерта они долго аплодировали и не расходились. Мне кажется, что этот необычайный восторг, вызванный детьми, которые никоим образом не являлись обученными танцовщиками или артистами, был вызван исполненной энтузиазма надеждой на какое-то новое движение в человечестве, которое я смутно предвидела. Это были действительно движения из видения Ницше: «Заратустра танцовщик, Заратустра легкий, он делает знаки оконечностями своих птичьих крыльев, подавая знаки всем птицам, готовый к полету, блаженный обладатель приподнятого душевного состояния».

Это будущие исполнительницы Девятой симфонии Бетховена.

Глава 28

Жизнь в Белльвю начиналась по утрам вспышкой радости. Раздавалось быстрое топанье маленьких ножек по коридору и дружное пение детских голосов. Спустившись, я заставала детей в танцевальном зале; завидев меня, они кричали: «Доброе утро, Айседора!» Разве можно было оставаться мрачным при подобной атмосфере? И хотя часто я искала среди них два недостающих личика и уходила в свою комнату поплакать в одиночестве, но все же находила достаточно мужества, чтобы каждый день обучать их, и прелестная грация их танца вдохновляла меня к жизни.

В 100 году нашей эры на одном из холмов Рима располагалась школа, известная как «Семинария танцующих священников Рима». Ученики этой школы избирались из самых аристократических семей, к тому же они должны были обладать древним незапятнанным родом, датируемым в несколько сот лет. И хотя их обучали разным искусствам и философии, но главным был танец. Они танцевали в театре во время четырех времен года: весной, летом, осенью и зимой. По такому случаю они спускались со своего холма в Рим, где принимали участие в определенных церемониях и танцевали перед людьми для очищения тех, кто смотрел на них. Эти мальчики танцевали с таким пылом и чистотой, что их танец возвышал зрителей и оказывал такое же влияние, как лекарство на больные души. Именно о такой выразительности я мечтала, основывая свою первую школу, и верила, что Белльвю, стоящий на «Акрополе» рядом с Парижем, будет иметь такое же значение для города и его художников, как школа танцующих священников в Риме.

Каждую неделю в Белльвю являлась целая толпа художников со своими альбомами, так как школа уже стала источником вдохновения, из которого были почерпнуты сотни эскизов и множество моделей танцующих фигур, которые существуют сегодня. Я мечтала, что благодаря этой школе может возникнуть новый идеал взаимоотношений художника и его модели и под воздействием вида моих учениц, движущихся под музыку Бетховена