Мы пообедали и провели вечер вместе. Позже, сидя на балконе, выходившем на Босфор, я с удовольствием наблюдала, как Рауль и Сильвио ведут тихий доверительный разговор, и это убедило меня, что жизнь Рауля пока вне опасности. Я позвонила его матери и сообщила, что мои усилия увенчались успехом. Бедную женщину охватила такая радость, что она едва могла выразить свою благодарность.

Той ночью я простилась со своими друзьями с ощущением, что совершила доброе дело и спасла жизнь этого прекрасного мальчика, но несколько дней спустя расстроенная мать снова пришла ко мне.

– Рауль вернулся на виллу в Сан-Стефано. Вы должны снова спасти его.

«Такова плата за мою доброту», – подумала я, но не смогла отказать бедной матери. Но на этот раз рискнула взять автомобиль и поехать по дороге, поскольку поездку морем сочла слишком тяжелой. Я позвонила Сильвио и сказала, что он должен поехать со мной.

– Ну а на этот раз в чем причина безумия? – спросила я его.

– Дело в том, – ответил Сильвио, – что я, безусловно, люблю Рауля, но не могу сказать, что люблю его так же, как он меня. Поэтому он говорит, что ему лучше умереть.

Мы выехали на закате и после множества ухабов и толчков приехали на виллу и, взяв ее штурмом, снова привезли впавшего в уныние Рауля в отель, где при участии Пенелопы до поздней ночи обсуждали, как найти эффективное средство против одолевающей Рауля странной болезни.

На следующий день, когда мы с Пенелопой бродили по старым улицам Константинополя, в одном из темных и узких переулков Пенелопа обратила внимание на вывеску на армянском языке, которую ей удалось перевести и которая гласила, что здесь живет гадалка.

– Давай посоветуемся с ней, – предложила Пенелопа.

Мы вошли в старый дом и, поднявшись по лестнице с поворотами и пройдя множество ветхих, грязных коридоров, нашли в дальней комнате старую женщину, склонившуюся над котлом, от которого исходили какие-то странные запахи. Она была армянка, но немного говорила по-гречески, поэтому Пенелопа могла понять ее, и она поведала нам, как во время последней резни, устроенной турками, она в этой комнате стала свидетельницей ужасной гибели всех своих сыновей, дочерей и внуков, включая грудного младенца, и после этого в ней открылся дар ясновидения, и она стала видеть будущее.

– Что ты видишь в моем будущем? – с помощью Пенелопы спросила я ее.

Старая женщина какое-то время всматривалась в пар, поднимающийся от котла, затем произнесла несколько слов, которые Пенелопа перевела мне:

– Она приветствует тебя как дочь солнца. Ты прислана на землю, чтобы даровать великую радость всем людям. Из этой радости возникнет новая религия. После долгих скитаний в конце жизни ты построишь храмы по всему миру. С течением времени ты вернешься в этот город, где тоже выстроишь храм. Все эти храмы будут посвящены Красоте и Радости, потому что ты дочь солнца.

Тогда это поэтическое пророчество показалось мне странным, принимая во внимание то состояние печали и отчаяния, в котором я пребывала.

Затем Пенелопа спросила:

– А какое будущее ждет меня?

Гадалка стала что-то говорить Пенелопе, и я заметила, что последняя побледнела и казалась ужасно испуганной.

– Что она сказала тебе? – спросила я.

– Она сообщает очень тревожные вещи, – ответила Пенелопа. – Говорит, будто у меня есть маленький ягненок, она имеет в виду моего мальчика, Меналкаса. Она говорит: «Ты хочешь еще одного маленького ягненочка», по-видимому подразумевая дочь, которую я всегда надеялась иметь. Но эта мечта никогда не осуществится. А еще она говорит, что я скоро получу телеграмму с сообщением, что один человек, которого я люблю, очень болен, а другой близок к смерти. И, наконец, – продолжала Пенелопа, – она сказала, что я проживу недолго, но на каком-то месте, возвышающемся над миром, мне предстоит последнее созерцание, после которого я покину эту планету.

Пенелопа ужасно расстроилась. Она дала старой женщине немного денег и, попрощавшись с ней, взяла меня за руку и почти побежала по коридорам и вниз по лестнице на узкую улицу, где мы отыскали экипаж, который отвез нас назад в отель.

Когда мы вошли, к нам подошел швейцар с телеграммой. Пенелопа повисла на моей руке, чуть не теряя сознание. Мне пришлось отвести ее наверх в ее комнату, где я открыла телеграмму. Она гласила: «Меналкас очень болен. Реймонд очень болен. Немедленно возвращайся».

Бедная Пенелопа сходила с ума от беспокойства. Мы поспешно побросали вещи в чемоданы, и я осведомилась, когда будет судно на Санти-Каранту. Швейцар сказал, что одно судно отплывает на закате. Но даже в этой спешке я не забыла о матери Рауля и написала ей: «Если вы хотите спасти своего мальчика от угрожающей ему опасности, тотчас же отправьте его из Константинополя. Не спрашивайте меня почему, но, если возможно, пришлите его к пароходу, на котором я уезжаю сегодня в пять часов».

Я не получила ответа, но, когда судно было уже готово отойти, появился Рауль. Казавшийся скорее мертвым, чем живым, он со своим чемоданом поспешно взошел по трапу на борт. Я спросила, есть ли у него билет или каюта, но он не позаботился ни о чем подобном. К счастью, персонал на этих восточных суденышках довольно любезный и услужливый, и, поскольку свободных кают не оказалось, мне удалось договориться с капитаном, чтобы Рауль спал в гостиной моих апартаментов, поскольку я испытывала по отношению к этому мальчику поистине материнскую заботу.

По прибытии в Санти-Каранту мы нашли Реймонда и Меналкаса, охваченных лихорадкой. Я сделала все возможное, чтобы убедить Реймонда и Пенелопу покинуть эту мрачную страну, Албанию, и вернуться со мной в Европу. Я привела с собой корабельного врача, чтобы употребить все его