Он смотрит на меня и говорит:

– Если это будет смугляночка, то мне хотелось бы, чтобы ее звали Ханна, как мою сестру.

Я киваю. Мне нравится это имя, и мне кажется, что это чудесная идея.

– А если будет мальчик? – спрашиваю я.

Мой немец смотрит на меня, целует и отвечает:

– Если будет мальчик, то имя выбираешь ты. Какое тебе нравится?

Я долго думаю и, наконец, отвечаю:

– Не знаю. Может быть, Мануэль, как у моего отца.

Эрик соглашается. Прижимаюсь к нему и шепчу на ухо:

– Я тебя хочу.

Он смотрит на меня и, завалив меня на кровати, тихо говорит, покрывая меня поцелуями:

– И я тебя, моя прекрасная.

О да… О да…

Воздержание и плохое самочувствие осталось позади.

Я хочу Айсмена, и он хочет меня. Осыпая меня поцелуями, Эрик снимает с меня трусики, располагается у меня между ног и без всяких прелюдий медленно вводит в меня свой пенис.

Я глубоко вздыхаю…

Схожу с ума…

Боже мой, как же давно я не ощущала этого блаженства!

А когда я обвиваю Эрика ногами, он тихо говорит:

– Нет, любимая… а если мы сделаем больно ребенку?

Я останавливаюсь, обращаю на него свой взгляд и, смеясь, спрашиваю:

– Кто тебе такое сказал?

Не выходя из меня, он отвечает:

– Я не хочу сильно надавливать, мы же не будем делать ему больно.

Меня разбирает смех.

Ой, я сейчас описаюсь от смеха!

Он думает, что сделает больно Медузе своим членом. Глядя, как я смеюсь, он хмурит брови и говорит:

– Не понимаю, над чем ты так смеешься. Я не сказал ничего странного.

Крепко схватив его за попку, нанизываюсь на него и, услышав его глубокий вздох, шепчу:

– Вот что мне нужно. Дай мне это.

Эрик сопротивляется, и я опять повторяю то же самое. С силой. На этот раз мы оба вздыхаем.

Именно такое глубокое проникновение мне нужно, то, чего я так страстно желаю. Дыхание Эрика учащается. Борьба против его животного инстинкта. Я провоцирую его, трусь об него, и наконец происходит то, что должно произойти.

Эрик настолько возбужден, настолько распален, настолько разгорячен, что, схватив меня за руки, кладет их на кровать и, ни о чем больше не думая, начинает меня бомбить с неистовой страстью и наслаждением. Я его не останавливаю. Его напор заставляет меня почувствовать себя живой. Мне это необходимо. О да…

Он врезается в меня, чтобы подарить мне глубокое проникновение, и я пищу от удовольствия. Кусаю его за плечо, и Эрик скрипит зубами, раз за разом вонзаясь в меня и доводя меня до безумия.

Я кайфую. Он кайфует. Мы оба кайфуем. Наш животный инстинкт вырывается наружу, и мы, словно два одержимых, наслаждаемся нашим пылким столкновением.

Когда мы кончаем, мы оба тяжело дышим. Мы очень давно не занимались так сексом, и я с широкой улыбкой мурлычу:

– Я хочу повторить.

Эрик одним прыжком встает и, перед тем как войти в ванную, отвечает:

– Нет, малышка. Мы не можем это делать так, как мы только что это делали.

Раскрыв рот от удивления, хочу возразить, но он пристально на меня смотрит и говорит:

– Подумай о том, что было в последний раз.

– Но, Эрик…

– Я сказал, нет.

– Но мне это нужно. У меня играют гормоны и…

– Нет, любимая. На сегодня хватит.

Меня вдруг обдает жаром.

На глаза накатываются слезы и я, как плаксивый мишка, начинаю плакать навзрыд, сидя в кровати. Вернулась дурацкая плакса.

Закрываю лицо руками, а Эрик, подойдя ко мне, говорит:

– Любимая, дорогая, не плачь. Злись на меня, кричи, но не плачь.

Убирает мне руки с лица и, не задумываясь о том, как я жутко выгляжу, когда плачу, смотрю на него и ною с кривой, как у шимпанзе, рожицей:

– Я тебе не нра-а-а-а-а-а-влюсь.

– Не говори такого, сокровище мое.

– Я тебя не возбужда-а-а-а-а-а-а-ю. У меня большие и темные соски и… и… я толстая… и уродливая, и поэтому ты не хочешь заниматься со мной любо-о-о-о-вью.

Эрик терпеливо вытирает мне слезы.

– Нет, малышка. Ничего подобного.

– Да… это правда, – не унимаюсь я. – Ты – очень сексуально активный мужчина, а… а… я моло-о-о-очная коро-о-о-о-ва.

Он улыбается, садится рядом со мной на кровати и, обнимая меня, говорит:

– Послушай, милая…

Но я не слушаю и, между всхлипываниями и нелепыми рыданиями, продолжаю:

– Я боюсь, что ты меня больше ни о чем не попросишь, и в конце концов тебе станет со мной скучно и ты меня бро-о-о-о-сишь.

Эрик удивленно на меня смотрит и спрашивает:

– Но, дорогая, почему я должен тебя бросать?

– Потому что я превратилась в плаксивое, страшное, ворчливое и безобразное существо, и я тебе не нравлюсь. Ты больше меня не ищешь. Не хочешь со мной играть и больше не прижимаешь меня к стене, чтобы заняться со мной любо-о-о-о-вью.

Мой парень обнимает меня. Баюкает меня и, когда, кажется, мои всхлипывания утихают, просит:

– Поцелуй меня.

Смотрю на него, и он с милым лицом повторяет:

– Я прошу только тебя. Хочу, чтобы ты меня сейчас же поцеловала.

От этих слов я начинаю еще сильнее плакать. Ну почему я такая глупая?

Я что, совсем сошла с ума?

Реву и чешу шею. Эрик нежно опускает меня на кровать, берет мою руку, чтобы я не чесалась, и, целуя меня, шепчет:

– Ты самая прекрасная и самая желанная в этом мире. Ты прекрасна. Ты для меня самая красивая женщина из всех существующих на Земле. Ты так необыкновенна, что я очень боюсь сделать тебе больно, разве ты не понимаешь?

– Но как ты сделаешь мне больно?

Он устремляет на меня свои необыкновенные глаза и отвечает:

– Когда мы с тобой занимаемся любовью, мы превращаемся в дикарей.

В этом он прав – мы словно срываемся с цепи! Но я продолжаю настаивать:

– Но мы ведь можем это делать, как обычно. Мы будем осторожными и…

– Нет, любимая, мы не можем поддаваться желанию.

– Но ты не причинишь вреда Медузе.

Эрик улыбается и, чмокая меня в кончик носа, отвечает:

– Я знаю, но не хочу причинить вреда тебе. Твое тело подверглось сильным изменениям, и я опасаюсь последствий. Солнце мое, поставь, пожалуйста, хоть на секунду себя на мое место.