Бабочки тогда привели их прямо к корабельному кладбищу поблизости от Виньё, и он до сих пор помнил, как называлось старое, давно заброшенное судно, где разыгралась трагедия, — «Куртизанка».

Убийца Глории не удовольствовался тем, что украл частички его организма: кровь, ДНК, волосок из брови, — он украл у него прошлое и использует теперь те места, которые больнее всего ранят комиссара, которые будят в нем самые невыносимые воспоминания. Шарко нашел тогда в трюме «Куртизанки» истекающую кровью молодую девушку и ничем не смог ей помочь. Он, будто наяву, отчетливо видел сейчас обнаженное и все изрезанное — живого места не оставили! — юное тело, непонимание в глазах жертвы, руку, которую она, словно умоляя, протянула к нему… Еще одно из дел, на которые набросились журналисты, — вся страна знала тогда об убийце-энтомологе…

Шарко постарался вернуться в настоящее.

Снег, холод — и машины, которые стоят неподвижно.

Ему потребовалось два часа на то, чтобы съехать с окружной, и еще два — чтобы добраться до Эпине. Абсолютный ад. Было почти десять вечера, он уже изнемогал, и тут зазвонил телефон.

Это была Люси. Наконец-то!

— Дорогая моя! Милая!

Ему хотелось выть, орать, реветь. Никому и никогда он не позволит причинить ей зло. Никому и никогда.

В трубке звучал тихий женский голос — она была так далеко, она была так недоступна…

— Привет, Франк. Я получила все твои сообщения. Но я не могла позвонить тебе раньше — не было сети.

— Скажи скорее, что с тобой все в порядке. Скажи, что с тобой ничего не случилось!

— В порядке, в порядке. А ты, кажется, паникуешь. У тебя-то что случилось?

— Ничего. Говори! Рассказывай!

— Если коротко, то здесь все сдвинулось с места. Я еду в аэропорт, хочу попробовать взять билет на ближайший рейс до Парижа. Надеюсь вернуться завтра, в четверг. То есть двадцать второго.

Шарко стиснул мобильник так, что заболели пальцы.

— Ты что-нибудь нашла?

— Да, у меня две очень важные, крайне важные новости. Во-первых, Дассонвиль здесь.

— Что?! Но…

— Не беспокойся, все в порядке.

— В порядке? Этот убийца, худший из всех возможных убийц…

— …в бегах, и я наверняка его больше не увижу.

— Ты его…

— Дай мне договорить, черт возьми! Нужно как можно скорее связаться с полицией Нью-Мексико и подключить их к расследованию. Я потеряла Дассонвиля из виду почти четыре часа назад, и он, должно быть, уже далеко. А прибыл он в Альбукерке только затем, чтобы убить одну бывшую журналистку. Вторая важная новость у меня как раз от этой журналистки. Эйлин назвала мне имя: Лео Шеффер.

В голове у комиссара гудело. Дассонвиль в Нью-Мексико. Он попытался сосредоточиться на дороге. Здесь, на более отдаленных шоссе, машин, которые посыпают асфальт солью, нет, и колеса вязнут в снегу…

— Кто он такой, этот Шеффер?

— Специалист по ядерному излучению, доктор медицины, который занимался радиотерапией и уехал из США во Францию — держись крепче! — в тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году. То есть год спустя после появления у нас пресловутой рукописи и убийства монахов. Думаю, Шеффер и Дассонвиль — одна шайка и встретились они еще в семидесятых на какой-нибудь научной конференции в Париже. А в восемьдесят седьмом, опять-таки на мой взгляд, монах сам приезжал к Шефферу с рукописью в надежде, что тот сумеет проникнуть в ее секреты.

Шарко услышал гудок автомобиля.

— Они тут ездят как сумасшедшие, — сказала Люси. — Черт с ними, вернемся к Шефферу. Тут все совсем не чисто. По словам журналистки, он ставил опыты на людях, используя их как подопытных кроликов, делал то же самое, что его отец, блестящий ученый-физик, участвовавший — и еще как участвовавший! — в проекте «Манхэттен». Естественно, в связи со всем этим я вспомнила о мальчиках на снимках. Те же подопытные кролики…

Шарко вцепился в руль. Он вспомнил азиатскую малышку в метро, вспомнил свое обещание.

А Люси между тем продолжала:

— Послание в «Фигаро» было адресовано именно Лео Шефферу. Валери Дюпре, вернувшись в Париж, вычислила его и, наверное, решила то ли припугнуть, то ли попросту заставить высунуться. А потом ей, видимо, удалось отыскать одного из мальчиков, даже вырвать его на короткое время из лап смерти — и вот она исчезла… Шеффер ровно так же замешан во всем этом, как Дассонвиль. Он небось и поручил бывшему монаху замести следы…

Шарко видел в свете фар первые деревья леса Сенар. Насколько он помнил, дальше надо было ехать вдоль этого леса до рукава Сены. А потом уже только пешком — опять по колено в снегу.

— Отлично, — сказал комиссар в трубку. — Значит, ты связываешься с Белланже и все в подробностях ему объясняешь. А как только будешь знать номер и время рейса, сообщаешь мне. Приеду в аэропорт тебя встречать.

— Ты сейчас в машине? Который у вас час? Десять?

— Да. Уже еду домой. Снег все не перестает, водить сейчас — просто мука.

— А у вас-то что новенького?

Что у нас новенького? Глорию — бывшую проститутку, о которой я никогда тебе не рассказывал, — нашли с пробитой железным ломом головой в будке стрелочника. А потом она умерла в больнице — отравленная. А в башке сумасшедшего, который за мной охотится, воскресли Красный Ангел и убийца с насекомыми…

Шарко надо было подумать, прежде чем отвечать, «что у них новенького».

— Любопытные вещи выяснились в связи с одним из прооперированных мальчиков — тех, что на снимках. Там две фотографии совершенно точно сделаны в разные годы, причем времени между ними прошло много, а ребенок остался того же возраста…

— Бредятина какая-то!

— А что в этой истории не бредово? Насчет же того парнишки, которого нашла Валери Дюпре, того, из больницы, так у него анализы показывают, что ребенок подвергался облучению: в крови нашли уран, цезий-137 и нерадиоактивный свинец и пришли к выводу, что мальчик вырос в сильно зараженной местности типа Чернобыля.

Они помолчали. Шарко слышал, что Люси тоже ведет машину.

— Все срослось, — наконец сказала она. — Этот облучившийся или, скорее, сознательно облученный ребенок совершенно точно имеет отношение к Шефферу. Нам надо действовать быстро, Франк. Если Шеффер в сговоре с Дассонвилем, он наверняка уже знает, что мы висим у него на хвосте. И все, Франк, все, сейчас не могу больше говорить.

Шарко видел черную ленту Сены, разворачивающуюся слева, в небе то появлялась, то пропадала луна. Снегопад кончился. Еще километр, и надо будет остановиться. Если память его не подводит, к большому водоему, на котором покачивались умирающие суда, можно подойти только пешком. Пятьсот или шестьсот метров через лес.

— Погоди, Люси, не отключайся. Мне надо тебе сказать… Что бы ни случилось, какие бы между нами ни вставали препятствия, я всегда буду тебя любить.