А когда Muse наконец ушли со сцены, исполнив свою величайшую мечту – выступить хедлайнерами на главной сцене Рединга, – можно было биться об заклад, что Дом, по традиции Muse, спросил Мэтта, удалась ли карьера.

И Мэтту пришлось ответить, что удалась. Muse в самом деле добились всего, чего хотели.

А теперь пора ставить новые цели.

Лондон, весна 2006 года

Как вам было в Миравале?

Уединенное место, отрезанное от мира, да еще и винный сезон, а это очень хорошо. Еще это бывший замок тамплиеров, и мы увидели некоторые секретные проходы, которыми они пользовались. Там жила целая куча странных летучих мышей, которые возвращались каждую ночь; ты их не слышишь, они просто летают повсюду. Одна из них врезалась в столик для настольного тенниса, и я посмотрел ей в лицо. Вы когда-нибудь видели близко морду летучей мыши? Жуть полнейшая. Она похожа на дьявола. Пока мы там жили, Дом читал «Код да Винчи», и мы решили, что стоит здесь поискать Грааль – разжечь факелы и немного поиграть в Индиану Джонса; единственная проблема – в этих секретных проходах воды по пояс, так что слишком далеко мы не ушли. Если уж на то пошло, мне эти места очень напомнили Девон. Большинство песен было написано там – в тихом месте, полностью отрезанном от нашей обычной жизни, когда мы постоянно в дороге. Мы вернулись к более простому образу жизни, происшествие на «Гластонбери» заставило нас так сделать.

Во французской студии у нас не было телевидения, только Интернет. Так что мы слушали интернет-радио – это очень интересно, потому что мы слушали радио из Индии, Ирана или таких мест, о которых и не знали раньше. Мы немало времени потратили, слушая и пропуская через себя другую музыку. Когда я жил на севере Италии, я познакомился со скрипачом по имени Мауро, и тот познакомил меня с южноитальянской музыкой XIX и XX веков, этакой смесью ближневосточной и западной музыки, и мне это показалось интересной концепцией. Когда люди слышат Эннио Морриконе, первая ассоциация у них – Клинт Иствуд, стреляющий из пистолета, и у меня тоже так было, но я понял, что южноитальянская музыка напоминает нам о пустынях. Я нашел это интересным – не только потому, что тогда происходило в мире, – и это была одна из новых вещей, которые я узнал.

Думаю, южноевропейские элементы определенно появились в нашей музыке потому, что мы жили во Франции и ездили туда-сюда – до моего дома в Италии было лишь несколько часов езды. Три последние песни на альбоме точно бы не появились, если бы мы там не жили. А еще жара, мы впервые в жизни работали в солнечной стране, это совершенно другой опыт. Ну а поездка в Нью-Йорк стала противоположным опытом. Если бы мы остались во Франции и закончили альбом там, у нас бы определенно вышел настоящий прог. Песни вроде Knights Of Cydonia были бы длиной минут двадцать. Поездка в Нью-Йорк почему-то заставила нас, что называется, подтянуться, и в музыке стало больше грува. В песнях вроде Starlight, Supermassive Black Hole и Synthetic Dreams [на альбоме вышла под названием Map Of The Problematique] был совсем другой грув, они радикально изменились, когда мы приехали в Нью-Йорк; не знаю, может быть, это все из-за атмосферы города или еще чего-то такого. Контраст получился отличный, потому что, если честно, из-за изоляции мы уже начинали потихоньку лезть на стенку. Это было важно, потому что мы смогли усвоить новые веяния и удалиться подальше от своего прошлого и каких-либо ожиданий; все необычные элементы были придуманы в Миравале, но вот основная запись проходила в Нью-Йорке. Вокруг кружил дух Хендрикса, а однажды Боуи зашел к нам поздороваться. Это было как-то связано с пятидесятым чего-то-там Джона Леннона, он зашел, и нам было очень приятно получить одобряющий кивок от старика. У нас была запланирована партия шейкера и акустическая партия, но мы подумали, что раз уж он пришел послушать, то просить его что-нибудь сыграть будет немного дурным тоном.

Вы начали альбом с Take A Bow, чтобы обозначить своеобразный переход от Absolution?

Поначалу мы хотели этой песней заканчивать альбом, но потом решили, что будет хорошо начать с самой пафосной и навороченной вещи, которую мы сделали, как с текстовой, так и с музыкальной точки зрения. Песня просто нарастает от начала до конца, а заканчивается, как по мне, смешной кульминацией. Это словно концовка – потом нам легко оказалось перейти к чему-нибудь другому, потому что в какой-то мере это заключение прошлого альбома. Есть определенные элементы, на которые повлияли идентификационные карточки и прочее подобное, и, конечно же, это связывается с книгой Откровения. В песне говорится о времени, когда люди ничего не смогут купить, не имея номера, или даже не смогут существовать без номера. Вся вот эта история с идентификационными картами задает настроение: вместо того, чтобы звать тебя на собеседование, они просто возьмут у тебя карточку. Они получат твою медицинскую историю, финансовую историю и вот это все. Возвращаясь к песне – это одна из причин, по которой ад поднимется на землю, как говорится в Откровении, но эта песня адресована тем, кто наверху – тем, кто заключает сделки по оружию, энергии, фармакологии…

На альбоме поднимаются темы войны, смерти, восстания, лжи, сражений, злого рока…

Как обычно, а? Есть что-то от Нового мирового порядка, да. Чувство бессилия маленького человека, ну, примерно, «Черт возьми, какая у нас власть есть хоть над чем-нибудь? Делает ли вообще государство хоть что-то?». Я не знаю. Я даже уже не знаю, за что именно голосую, когда иду на выборы. Все вот эти вещи двигаются в направлении… ну, я бы не сказал, что прямо апокалиптическом, но в сторону больших перемен. Если сложить вместе всю эту огромную кучу вещей, то возникает ощущение, что что-то произойдет в ближайшие десять лет. Страхи и надежды, связанные с этим, определенно появляются – это первый альбом, на котором я на самом деле верю, что мы движемся в этом направлении. Изменения климата, нефтяной кризис, войны повсюду, причем никто не понимает, почему они начинаются – некоторые из них, очевидно, ради нефти или еще чего-то такого. Но видится в этом организованный хаос, который специально создан по какой-то причине. Я не из тех людей, кто скажет: «Нужно что-то менять», для этого слишком поздно.

Assassin – песня о восстании?

Думаю, да. Мне кажется, мы уже приближаемся к этому времени. Посмотрите на протесты во Франции – масштабы и уровень протестов на самом деле мало связаны с тем, против чего они протестуют. Мне кажется, за всем этим есть что-то, что люди интуитивно ощущают, особенно молодое поколение. Нам кажется, словно мы родились в какой-то заранее созданной ситуации, в которой мы на самом деле ничего не сможем контролировать. Еще у нас стареет население, и этот фактор контроля немного раздражает. В этом альбоме я выразил свой пессимизм и раздражение, но при этом я не против революционных ходов, и мне даже не будет стыдно, если я разожгу небольшой бунт, если он будет для доброго дела.

Что вызвало у вас такие анархические идеи?

Зависит от того, насколько глубоко копать – если вы хотите поговорить о том, что происходит вне планеты… На самом деле во многом меня спровоцировали книги об энергетическом кризисе. Я почитал несколько книг о выживании – купил книгу «Решись и подготовься», в которой рассказывается, как хранить еду двенадцать лет и очищать воду от урана, вот такое, и теперь я знаю, как все это делается. Это направило меня по опасной дороге; изменения климата – это реальная большая проблема, я смотрю на то, что происходит с погодой, и некоторые люди всерьез верят, что погодой уже начали управлять. К тебе движется большой шторм, а тут появляются две огромные вилки, щекочут огромный ураган, и он уходит к морю. Происходят какие-то странные вещи. Контроль над погодой, пандемии, все такое. Можно посмотреть на это все, и тебя охватит страх, или ты скажешь, что этим всем специально управляют, чтобы люди не высовывались. Или подумаешь: «Да хрен со всем этим, пошли бухать». Мы, как группа, объединяем в себе все три эти реакции. Сначала у тебя желание сражаться и что-то менять, потом ты пытаешься объяснить всем, что нам конец, а потом хочешь напиться, посмеяться и забыть об этом всем, просто раздолбать гитару и посмеяться. Все эти реакции заметны на альбоме.