Содар кивнул.

– Так если ты видел, что Гарлока убили, – продолжал Аннев, – почему ты…

Содар засмеялся:

– Почему я не подобрал посох? – Улыбка слетела с его губ, уступив место глубокой задумчивости. – Я не подобрал его, Аннев, потому что не хотел умереть. Проклятие Кеоса все еще имело немалую силу. Если бы к посоху прикоснулся недостойный, этого человека ждала бы немедленная гибель.

Аннев пожевал губу:

– Но какой-то оруженосец все равно его подобрал.

– Это был Бреатанас. Он боялся не проклятия, а того, что без посоха мы обречены. Обычный оруженосец – не рыцарь, даже не священник, – рискнул жизнью, чтобы посох не достался Кеосу, и, сам того не осознавая, стал далта, одним из тех немногих, над которыми проклятье Кеоса не властно.

– Постой. Но ведь рыцари Гальциона поклонялись и Одару, и Люмее, а значит…

– Бреатанас был смешанных кровей, и потому посох должен был его уничтожить.

– Ну да. Разве проклятия не так работают?

– Как правило, так. – Содар подался вперед. – Все мы, как и ты, верили, что Одар милостив лишь к тому, чья кровь и вера чисты. – Он пожал плечами. – Но мы ошибались. Бреатанас был благословлен обоими богами, и когда он призвал силу посоха – началось что-то невероятное… воздух искрился от молний, из земли били фонтаны воды и камней, и звезды падали с неба.

Содар покачал головой, устремив взгляд куда-то вдаль.

– Ну так что же? – нетерпеливо спросил Аннев. – Он взял посох и убил Кеоса?

– Когда Бреатанас поскакал на Кеоса с посохом в руке, бог начал отступать – ведь этим самым посохом Одар разрушил его длань. Вместо того чтобы броситься на Бреатанаса с молотом, Кеос использовал против него магию – и, несомненно, одержал бы верх, ведь он был древним богом, а Бреатанас – всего лишь далта. Но какой это был бой! Хляби небесные разверзлись, и на лес стеной обрушился ледяной дождь; молнии раскалывали небесный свод, и все вокруг сотрясалось от раскатов грома. Воздух то и дело наполнялся удушливым дымом, который мощные струи дождя тут же прибивали к земле. Вокруг нас роились какие-то насекомые, облепляли нас со всех сторон – но уже через несколько мгновений они гибли от мороза, который пробирал нас до костей. Но вот Искринка, верховная жрица илюмитов, взяла золотую флейту Люмеи и начала играть.

И в ту же секунду засиял ослепительный свет. Вокруг заплясали языки пламени, согревая нас. С неба полетел жидкий огонь, но никому он не причинял вреда, кроме Кеоса. А тот, едва заслышав первые ноты волшебной мелодии, обезумел от ярости и принялся крушить молотом все и вся, что стояло у него на пути. Он ринулся в гущу наших войск, продираясь туда, где играла на флейте жрица.

И тогда вперед выступил Бреатанас. Молот встретился с посохом, и земля под нашими ногами пошла трещинами. А верховная жрица все играла и играла, пока ее кожа не начала светиться. Тут илюмиты запели, и волосы жрицы вспыхнули пламенем, а мгновение спустя пламенем был объят весь лес. – Содар покачал головой. – Мы думали, наступил конец света – но то лишь был конец века. Волшебная песнь призвала Ройена, Великого Феникса, Последнюю Надежду Люмеи. Он бросился на Кеоса в тот же момент, когда Бреатанас нанес свой могучий удар, – и тело древнего бога обратилось в пепел.

Содар смотрел прямо перед собой, но, казалось, ничего не видел.

– Это ужасно, – тихо произнес он, – видеть, как умирает бог.

Несколько секунд он сидел с закрытыми глазами, а когда снова их открыл, отрешенность во взгляде исчезла, однако в нем по-прежнему читалась печаль.

Аннев, который все это время слушал старика почти не дыша, сложил руки на груди и с недоверием спросил:

– Значит, ты и правда там был?

– Я же сказал: больше никаких секретов. Я был там. И поклялся отныне сражаться бок о бок с Бреатанасом и защищать его род.

– Тогда тебе должно быть больше двух тысяч лет.

Содар встал и раздраженно бросил:

– Если бы я тогда был младенцем… Но на тот момент, когда разразилась Возгарская битва, мне уже перевалило за пятьсот.

Лицо у Аннева вытянулось.

– Так тебе…

Содар с гордым видом оправил складки мантии:

– В шестой день десятого месяца мне исполнится две тысячи семьсот тридцать шесть. И закрой, пожалуйста, рот. Ты похож на рыбу-лопату.

Аннев захлопнул рот, изо всех сил стараясь не таращиться на старика. Очень и очень старого старика. Хоть Содар и обещал больше не лгать – и Аннев верил, что каждое его слово – правда, – все это казалось фантастическим вымыслом. Хоть и объясняло странности священника, которые раньше не давали Анневу покоя.

Аннев опустил взгляд на свернутый флаг:

– Ты говорил, у Бреатанаса над головой развевался флаг с фениксом… но откуда у него взялся флаг, если он и рыцарем-то не был?

– Во время блокады Куара Бреатанас был оруженосцем своего дяди, Дерекина Айннеамхага. Когда блокада была прорвана и Дерекин погиб, получив стрелу в горло, бразды правления домом перешли к отцу Бреатанаса.

– Значит, я потомок дома Айннеамхаг?

– Да. Поэтому я и дал тебе такое имя.

– Айнневог из дома Айннеамхаг? – Аннев поморщился. – Ну и имечко.

Содар рассмеялся:

– Айннеамхаг – это очень древнее имя. Ваш род берет начало еще в Веке королей. Но ты не беспокойся: после падения Кеоса Бреатанас был возведен в рыцари и дом Айннеамхаг был переименован в дом Бреатанас. Через тысячу лет имя сократили до Бретен, а еще через тысячу – до Брет. Но ни флаг, ни печать дома не изменились.

– Так я… Айнневог Брет?

Содар улыбнулся:

– Да.

– И мой отец…

– Туор Брет. А твою мать звали Эген.

– Эген, – медленно повторил Аннев. – Просто Эген?

Содар качнул головой:

– У илюмитов другая традиция. Они берут себе имя того клана, с которым путешествуют. А когда уходят, как Эген, то от имени отказываются.

Аннев взял со стола меч.

– Получается, ты знал моего отца, и деда, и прадеда…

– И всех остальных твоих предков, начиная с Бреатанаса, – кивнул Содар. – Я обещал хранить твой род, и все эти годы выполняю свое обещание.

Аннев теребил край перчатки, не решаясь поднять на Содара глаза.

– Почему же тогда мои родители умерли?

Содар ничего не ответил, и когда Аннев наконец взглянул на старика, то увидел, что у того по щекам текут слезы.

– Потому что я не смог их спасти, – прошептал Содар. – Прости меня, Аннев. – Он вытер глаза. – Если бы мне дали еще один шанс… Не знаю… Помочь Эген я бы все равно не успел, а если бы попытался спасти Туора, то потерял бы тебя. Или нас всех бы убили. – Он оперся руками о стол. – Важнее всего была твоя жизнь, и Туор, думаю, это понимал. – Он глубоко вздохнул. – По крайней мере, эта мысль меня утешает.