Аннев ничего не ответил. Он спустил перчатку и провел указательным пальцем по тонким белым линиям на предплечье. От шрама почти ничего не осталось: яд вытек, кожа восстановилась, и все, что для этого потребовалось, – лишь немного времени.

Чего нельзя было сказать о ранах Содара. Воспоминания об Эген и Туоре до сих пор причиняли ему невыносимую боль, и так будет продолжаться до тех пор, пока он винит себя в их смерти. Его родители уже ничем не могли помочь… но Аннев мог. Он поднял глаза, и их с Содаром взгляды встретились.

– Ты спас меня, Содар. Беззащитного однорукого младенца. И я знаю, что мои родители были бы тебе благодарны.

Наклонившись через стол, он схватил старика за руку, и Содар в ответ крепко сжал его руку.

– И все-таки я не понимаю, – продолжил Аннев, давая Содару время овладеть собой, – для чего ты охраняешь дом Бреатанас? В чем его важность? И зачем кому-то на меня охотиться?

Содар выпустил руку Аннева и погладил бороду.

– Это… довольно непросто. Забытые пророчества гласят, что дом Бреатанас уничтожит Кеоса Павшего. А для этого ваш род не должен прерываться.

– Но Бреатанас и так убил Кеоса. Пророчество сбылось.

Содар мотнул головой:

– Это пророчество появилось во втором веке – Веке королей. Тогда это был еще дом Айннеамхаг, а не Бреатанас.

– Но ведь это все равно один и тот же род.

– Так и есть. Но у пророчества несколько интерпретаций. Моя состоит в том, что Бреатанас лишь уничтожил плоть Кеоса. Уничтожить же его дух он не мог, поскольку сокрушить бога может лишь другой бог. Так что, можно сказать, Кеос до сих пор жив.

– Но ведь когда Бреатанас поднял посох Одара, он стал далта – божьим сыном. Разве это не считается?

Содар усмехнулся в бороду:

– Ты рассуждаешь совсем как Арнор – или Рив. Ты еще скажи, что я понапрасну потратил время, не спуская глаз с тебя и всего твоего рода.

Аннев улыбнулся, но щеки его вспыхнули от смущения: он действительно так думал, но подобное признание попросту разбило бы старику сердце.

– Кеос восстанет вновь, – произнес Содар. – Некоторые считают, что это уже произошло: его дух вселился в верховного жреца Неруаканту, пришедшего на смену Кохануку. Поэтому в Новой Терре его называют Кеосом Вторым, богоподобным королем.

– Но сам ты так не считаешь, – догадался Аннев.

– На мой взгляд, это навряд ли возможно, – согласился священник. – Но даже если я ошибаюсь и нам предстоит иметь дело с одним лишь Неруакантой, это тоже весьма серьезно. Он самый могущественный из ныне живущих колдунов – и самый ужасный из людей. Впрочем, не важно, в каком облике вернется Кеос, главное – он вернется, и потомок Бреатанаса должен быть готов с ним сразиться.

Аннев поскреб в затылке:

– Сразиться с богом? Да я и с Тосаном-то справиться не могу.

Содар расхохотался:

– Ты напоминаешь мне своего прапрапрадеда. Такой же талантливый, ни во что не верящий, и скепсиса хоть отбавляй.

Содар пересек кухню и подошел к печи, над которой на полке лежал отрубленный Анневом угол стола.

– Он жалел, что он потомок Бреатанаса, и не желал принимать ответственность, которая легла на его плечи. А вот твой дед был исполнен веры. И отец тоже.

Содар положил деревянный треугольник перед Анневом:

– Почему те, кто не наделен магией, верят, а те, у кого есть дар, отрицают?

Аннев громко фыркнул:

– Может, потому, что нам не нравится, когда нам указывают?

Священник прищурился:

– Очень может быть. Когда слишком долго кого-то защищаешь, такие мелкие детали, как свобода воли, попросту упускаешь из вида.

Он снова рассмеялся:

– Непростительная оплошность с моей стороны. Твой отец был почти столь же упрям, как и ты, но вот что касается таланта к магии – ни у Туора, ни у твоего деда его не имелось. Последним в роду, кто хоть немного владел магией, был твой прапрадед Макаррейг. Впрочем, до своего отца ему было далеко.

– Что с ними случилось?

– Макаррейг прошел обучение у дионахов Тобар и стал ремесленником, хоть и не особо выдающимся. А вот его отец… с ним мы крепко поссорились. Это моя вина. Я заставлял его делать то, к чему он проявлял совершенное равнодушие, слишком много от него утаивал. В итоге, когда правда выплыла наружу, было слишком поздно – я уже ничего не мог исправить. – В голосе Содара звучало сожаление. – Совершать те же ошибки с тобой я не собираюсь. Я не хочу ни к чему тебя принуждать, но… возможно, у нас нет выбора.

– Ты о чем?

Содар показал на сверток с ушами, лежащий на столе:

– То, что ты рассказал мне, – о ведьме и феурогах… Аннев, это очень серьезно. Твоя жизнь в опасности, кто-то начал охоту на тебя. – В глазах старика промелькнула боль. – Больше всего на свете ты хочешь стать аватаром, я знаю. Наконец тебе удалось доказать, что ты этого достоин. Ты, несомненно, заслуживаешь той жизни, которой так желаешь. Но происходит что-то нехорошее, Аннев. Думаю…

Аннев уже знал, что сейчас услышит.

– Думаю, нам лучше уйти.

Аннев с такой силой вцепился в сиденье стула, что побелели пальцы.

– Уйти из деревни?

Содар кивнул:

– Я готовился к этому долгие годы. По правде говоря, я планировал устроить побег во время экспедиции за Оракулом. – Он улыбнулся, а потом, видя, как ошарашен Аннев, вздохнул. – Прости, что сразу не сказал. Боялся, что если ты об этом узнаешь, то не будешь бороться за свои мечты. А мальчикам так нужны мечты. Когда становишься стариком, как я, на смену им приходят надежды, которые помогают тебе осуществить мечты кого-то другого.

Аннев сидел как громом пораженный.

– Так, значит… ты никогда и не хотел, чтобы я стал аватаром.

Содар открыл было рот, но Аннев не дал ему сказать.

– Не имело никакого значения, пройду я Испытание или нет, – ты бы все равно забрал меня с собой, да?

– Аннев, прошу тебя.

– Признайся, что так и есть, – потребовал Аннев. Его голос уже не дрожал. – Скажи мне правду.

– Правда в том, – жестко ответил Содар, – что значение имеет абсолютно все. Твои тренировки в Академии были нужны не для того, чтобы ты стал аватаром – но чтобы ты приобрел важнейшие навыки. Я посылал тебя рубить дрова не для того, чтобы нам было чем растопить печь – но чтобы ты учился. Стал сильным и выносливым. А истории, которые ты от меня слышал? Думаешь, я хотел, чтобы тебе было о чем проповедовать, стоя у алтаря? Нет. Я рассказывал их затем, чтобы ты в итоге понял, кто ты и откуда, почему мир устроен так, а не иначе, – и почему нам столь важно покинуть деревню.