Сталин молча взял из рук поручика телеграмму. Читал долго, затем, отложив бумагу, улыбнулся в усы.

— Понимаю ваши сомнения, товарищ Тулак. Какой-то нелепый цирк. В загнивающем буржуазном обществе такое вполне возможно. Но есть иная вероятность…

Затянулся трубкой, поглядел прямо в глаза:

— Один молодой писатель предложил усовершенствовать шахматы, введя в игру еще одну фигуру — «дракона».[48]«Дракон» ходит, куда хочет и бьет, кого хочет. Кто вовремя выпустит его на доску, тот и победит. Мы с вами выбирали между Гитлером и Штрассером, но кто-то решил поставить на Австрийского Дракона… Или Дракон сам решил вступить в игру.

Легко ли уходить в смерть? Дурацкий вопрос — как раз для самоубийцы с намыленной бельевой веревкой на шее. Но у самоубийцы есть еще выбор: хочешь табуреткой ногой отталкивай, хочешь — веревку с шеи снимай. А если выбрал уже?

На фронте командир взвода Пантёлкин, наслушавшись горластых комиссаров, в плен живым сдаваться не хотел. Не из высших соображений, а по причинам сугубо практическим. Не раз и не два видел он трупы таких же, как он, «краскомов», не успевших вовремя пустить пулю в висок. Очень наглядно выходило, убедительней, чем в окнах РОСТА. Потому и обмер до ледяного пота Лёнька-взводный, когда его, взрывом оглушенного, господа офицеры под белы ручки взяли. Сто раз пожалел, что не умер!

Но — не умер. Бежал, заслужив благодарность в приказе, доброй славой разжилася. Тогда и призадумался крепко. А после, как связался с «деловыми», окончательно понял: торопить Старуху смысла нет. Самые лихие налетчики предпочитали славной гибели в перестрелке долгие дни на «киче», пусть даже в смертной камере. Не из страха, но из верного расчета. Доживешь до завтра, а там, глядишь, и судьба переменится.

Леонид допил чай, поставил тяжелую кружку на столик, папиросы достал. Вот и переменилась! Вместо монастырской кельи — комнатушка с фанерными стенами. Ненадолго, но и этот час лишним не будет.

Закурил, пустил трепещущее кольцо прямо в низкий потолок… Хорошо!

За хлипкой, ногой вышибить можно, дверью визгливо заиграл оркестр. Пантёлкин, поглядев на уже ставший привычным «Harwood», подмигнул желтой точке возле цифры «6». 9.55 с секундами, до первого включения Канала неполных пять минут. На митинг его не пустили, да оно и к лучшему. Пусть тот, кого первым в яркую вспышку превращать будут, за них двоих отдувается. Небось, и речь парню написали, и цветами осыпали. Его же, личность подозрительную, на закуску оставили.

— Течет, течет речка да по песочку,

Моет, моет золотишко.

А молодой жульман, ох, молодой жульман

Заработал вышку.

Бывший старший уполномоченный затушил папиросу, снял со спинки стула пиджак, проверил карманы, ткань пальцами прощупал. Документы, несколько золотых десяток под подкладкой, опасная бритва, трубка-пароль, две пачки «Марса»… Оружия взять не позволили, но Леонид не слишком расстроился. Если сразу на «кичу» не законопатят, без «ствола» не останется. Не впервой!

«Приятно иметь дело с умным человеком!» — сказал сегодня утром товарищ Ким. Пантёлкин, не отвечая, склонил повинную голову. Одного боялся — глаза выдадут, потому и в пол смотрел. Мол, осознал, гражданин начальник, готов искупить. Прикажете над Временем стать, в иной мир шагнуть — с радостью, с восторгом даже!

…Древесная крона на черном экране. Белые ветви, белые листья, маленькие желтые огоньки. Какой из маячков — его?

«Ой, начальничек, начальничек, отпусти на волю!»

В восторг Ким Петрович, конечно же, не поверил. И что сломал его, Лёньку Фартового, тоже. Иное на этот случай приберег — поводок крепкий. В чужом мире дольше месяца не прожить, значит, никуда не денется строптивец, вернется!

Черная Тень, он же товарищ Вечный, про скантр рассказал со всеми подробностями. Даже показал — небольшой серебристый кружок с малую монетку размером. Вручить обещал тут же, как встретятся. Где именно, Тени все равно. Установка в Теплом Стане только до трех миров-«листков» достать может, и в каждом из них товарищ Вечный, словно в доме родном. «Агасфер НАД Временем, более того, миры, о которых мы можем лишь догадываться, для него доступны и достижимы». Не ошибся, Ким Петрович, угадал!

Обманет ли Тень? Леонид уже понял — не обманет. Зачем ему мертвый помощник? Иным привяжет, но это уже дня завтрашнего забота.

Пантёлкин надел пиджак, застегнулся. Тут и дверь отворилась. На пороге — крот очкатый в мятом костюме. Поглядел, словно на покойника, скривился:

— Слюшай, а получше найти не могли? Ладно, здесь не расстреляли — там расстреляют… На выход, без вещей!

* * *

…Под ногами — серые каменные плиты. Потом асфальт, свежий, еще черный, затем снова плиты, и наконец, бетон. Сколько шли, Леонид не помнил, что говорили — не слышал. Лишь иногда в спину конвою смотрел. Очнулся, когда по имени позвали, и то не сразу.

— Леонид Семенович! Леонид!..

Бывший старший уполномоченный поднял голову, вздохнул полной грудью.

— Со свиданьицем, Ким Петрович!

Потом осмотрелся. Не слишком внимательно, только взглядом скользнул. Над головой — сетчатые стальные ромбы, в стенах широкие окна, сквозь стекла весенняя синева сочится, вдоль стен — ящики штабелями. Чуть ближе что-то научное, с лампочками и верньерами-циферблатами. Под стальной решеткой — горящий белый кристалл.

Квадрат светлого металла совсем рядом, в двух шагах. А на столе, возле большого шкафа, знакомый чемоданчик с Кирочной. На темном экране — белое древо. Листья-миры, огни-маячки.

— Сегодня это уже второй опыт, — негромко проговорил товарищ Ким. — Первый прошел удачно, отправили парня в мир, где на календаре 1938 год. Время ужасное, но мы побеспокоились о документах. У меня был бланк с подписью Вождя, этого должно хватить… Вас, Леонид Семенович, отправят туда, где нет такой опасности. Год 2012-й, серый, ничем не примечательный. Проблема в самом перемещении, Канал пока еще ненадежен. Вероятность удачного перехода — процентов тридцать-сорок… Не передумали?

Бывший чекист молча покачал головой. В памяти кружились обрывки знакомых фраз. Господь пасет мя… Месте злачнее… Покойне воспита мя… Защитный псалом не вспоминался, исчезал в подступающей тьме.

— Обо всем прочем мы уже с вами поговорили, — донеслось издалека. — Постарайтесь лично встретиться с кем-нибудь из администрации Президента…

Леонид попытался вынырнуть из окружившей его ночи, сбросить неподъемную тяжесть с плеч. Не смерть же, не расстрельный подвал! Тридцать процентов успеха — не так и мало для Фартового. Ему повезет, как везло всегда!

Но тьма не отступала, и Пантёлкин уже знал ответ. Жизнь останется, но исчезнет Мир, его Мир, где довелось родиться, жить, умирать и убивать. Впереди еще многое, может быть, даже недоступная Тускула, но сюда уже не вернуться. Здесь, на родной Земле, довелось хлебнуть всякого, но это была его Земля, его жизнь, его листок на великом Древе Миров. Даже мертвые имеют великое право — остаться навеки под отчим небом. Ему придется умирать под чужим.