революционные ячейки и постепенно приобрели значение руководителей массами»,[767] — отмечали спецслужбы. Свою деятельность рабочая группа ЦВПК — эта, по идее, патриотическая организация — начала с заявления: «Учитывая нынешнюю ситуацию в стране и потребности ее обороны… и считая единственным выходом… полный разрыв с существующим режимом, рабочий класс сейчас не может, не обманывая себя и народ, взять на себя ответственность за оборону страны»[768]. Стоит ли удивляться, что именно с созданием рабочей группы ЦВПК стали происходить первые с начала войны массовые забастовки на оборонных предприятиях, начиная с важнейшего — Путиловского завода.

Размах забастовок к началу 1916 года стал настолько широк, что Алексеев подал императору докладную записку с предложением разгрузить столицу от рабочих путем эвакуации части заводов в глубь страны. Прослышав про это, рабочая группы ЦВПК выступила с обращением, где, в частности, говорилось: «Целый ряд законов, произведенных в порядке 87 ст., порядки и обязательные постановления военной власти, отдающей рабочих в распоряжение военно-полевых судов, превращающей рабочие массы, лишенные к тому же малейшей видимости свободы коалиций, в закрепощенных рабов, определенно толкает их к стихийному протесту. Стачка становится единственным выходом, в котором по всяким заводам выливается такой протест». О чем только сожалели гвоздевцы, так это о спорадичности выступлений пролетариата, которым следовало придать общероссийский, скоординированный с другими общественными организациями размах[769]. За подобное выступление в любой воюющей в стране легко могли поставить к стенке, у нас же это заявление цензура лишь не разрешила к открытой печати, поэтому оно распространялось нелегально.

Гвоздев сотоварищи потребовали провести всероссийский съезд рабочих для создания общенациональной организации по типу земских. «Съезд этот должен быть созван — этот факт считается предрешенным — под флагом военно-промышленного комитета, — сообщало Московское охранное отделение. — Деятельное содействие созыву этого съезда оказывают: бывший председатель 3-й Государственной думы А. И. Гучков, член Государственной думы А. И. Коновалов, член Государственного совета П. П. Рябушинский»[770]. Действительно, за эту идею единогласно проголосовали делегаты проходившего 26–29 февраля 1916 года Всероссийского съезда ВПК, который даже создал организационную комиссию и выработал программу будущего рабочего съезда.

Надо сказать, что множеству российских предпринимателей эти игры с рабочим движением не нравились. Тем более что собрания по выборам делегатов на рабочий съезд превращались не только в антиправительственные и пораженческие, но и антикапиталистические митинги. Но руководство ВПК это, похоже, мало смущало. Оно все более азартно делало ставку на развертывание рабочего движения, которое надеялось контролировать.

Итак, с осени 1915 года самодеятельные организации перешли к прямой конфронтации с властями. Ни на день не прекращались волны все новых «разоблачений» в прессе, любой политик, сотрудничавший с властью, подвергался жесточайшей обструкции в олигархической периодике. Шла активная деятельность, направленная на установление связей в армии, изыскание способов давления на императора или подготовки дворцового переворота. Полагаю, Николай II проявил очевидную недальновидность, не только разрешив деятельность Земгора и ЦВПК, но и обеспечив им огромное государственное финансирование, которое шло не только на нужды обороны, но и на борьбу с режимом. Власть самым щедрым образом финансировала собственное свержение. Расчет на то, что оппозиционеры в трудный час проявят патриотизм или, посаженные на финансовую иглу госсубсидий и военных заказов, ослабят натиск на государство, оказался несостоятельным. Сотни миллионов рублей получил под свой контроль человек — Гучков, — который находился под негласным надзором полиции! Он же при министре Поливанове во многом влиял на военное ведомство и на работу Особого совещания по обороне! И при этом не скрывал цели борьбы с императором, о чем последнему было известно! Николай кровавый, как его звали социалисты, явно был не кровожаден.

Ас 1 января 1916 года Гучков и Рябушинский пополнили ряды парламентской оппозиции после избрания в Государственный совет.

Масонство

Одна из самых загадочных и запутанных страниц в истории революции — роль в ней масонских организаций. История русского масонства (да и не только русского) — сплошная тайна. Прежде всего потому, что масоны старались не оставлять следов. По авторитетному свидетельству Александра Керенского, в ложах сохранялась «непременная внутренняя дисциплина, гарантировавшая высокие моральные качества членов и способность хранить тайну. Не велись никакие письменные отчеты, не составлялись списки членов лож. Такое поддержание секретности не приводило к утечке информации о целях и структуре общества»[771]. Его дополнял не менее авторитетный масон Гальперн: «Члены одной ложи не знали никого из других лож. Масонского знака, по которому масоны в других странах опознают друг друга, в России не существовало. Все сношения ложи с другими ячейками организации проходили через одного председателя ложи — Venerabl’я»[772]. Разглашать сам факт принадлежности к масонам запрещалось, большинство тайн участники лож унесли с собой в могилы, не желая создавать проблем себе и своим братьям. Знаменитая революционерка, издательница и лидер эмигрантского движения Екатерина Кускова в 86-летнем возрасте напишет своему корреспонденту из женевского далека в 1955 году: «До сих пор секреты этой организации не разглашались, и тем не менее организация была весьма разветвленная. Ко времени Февральской революции сеть лож покрывала всю Россию. Здесь в эмиграции живут многие члены этой организации, но все они хранят молчание. И они будут молчать в дальнейшем из-за людей в России, которые еще не умерли»[773]. Молчание масонов в эмигрантском далеке объяснялось и подмеченным у них историком Аврехом чувством «неловкости и даже некоторого стыда перед своей публикой»[774].

Кроме того, сама тема была изрядно дискредитирована еще в предреволюционные годы, когда тема «жидомасонского заговора» была исключительно популярна в черносотенной журналистике, а затем была творчески развита в правонационалистической литературе. Известный эмигрантский историк Борис Николаевский замечал, что в подобного рода литературе «крупицы правды так безнадежно тонут в огромной массе злостной лжи и бредовых измышлений столь специфического характера, что вся она в целом только отталкивает беспристрастного читателя, вызывая у него, в качестве первой и более чем естественной реакции, желание как можно дальше отойти от этой темы, вокруг которой переплелись так много нечистых и нечестных интересов»[775]. В Советском Союзе тема масонства в революции резко всплыла и почти сразу была дискредитирована в 1970-е годы с выходом книги очень плодовитого историка Николая Яковлева «1 августа 1914 года», где стала одной из центральных[776]. Как выяснилось, в основу книги легли любезно предоставленные автору архивные фонды КГБ, что дало очевидную достоверность в глазах одних: где еще могут храниться сведения о масонах, кроме как в архивах спецслужб. И вызвало полное отторжение у других, полагавших, что руками Яковлева была осуществлена очередная комитетская провокация Юрия Андропова и