– Пятый год пошёл, тятя.

– И хорошо тебе? Видно, нашёл, что искал?

– Нашёл! – обрадовался Яков. – Тебя нашёл, тятя.

– Меня? Наша встреча – моё счастье, а ты, сынок, и до встречи со мной был счастливым человеком.

– Не спалось мне, тятя, ночью. Всё думалось о тебе. Слова преподобного Иоанна пришли на ум. Помнишь ли, как в «Лествице»?.. Там сказано об испытаниях и о сладости воздаяния за них.

– На воздаяния при жизни не надейся, – вздохнул Ослябя. – Может, в чертогах небесных? А вся наша жизнь – тяжкая битва от первого разумного помысла и до последнего вздоха.

* * *

Во второй половине дня они поднялись на взгорье. Дорога, ставшая узкой тропинкой, пошла гулять вправо-влево, извивалась змейкой. Иногда, чтобы срезать путь, Яков сворачивал в лес, пробирался по хвойному ковру между елями, но чаще это было невозможно, и оставалось лишь следовать причудливым изгибам пути, обходя очередной овраг или завал.

Ослябя подумывал о ночёвке в лесу, когда тропинка меж деревьями, ведшая всё время в гору, забежала за высокий тын. Подсвеченные закатным солнцем заострённые брёвнышки, казалось, имели золотые наконечники. Над тыном вились два дымка.

– Это поварня и кузня, – пояснил Яков. – В эту пору в кельях печи не топят.

– Дым из печной трубы, – молвил Ослябя, – древний образ молитвы, возносящейся к Богу.

* * *

Ворот в тыне по-прежнему не было, и потому в обитель въехали беспрепятственно.

– Здесь тихо? – спросил Ослябя, оглядывая стоявшие за тыном избушки-кельи. – Татары не ходят?

– Не ходят, – ответил ему сварливый голосок, – если, конечно, ты сам не есть татарский воин.

Слева от своего коня Андрей увидел странное существо. Казалось, что это Ястырь, но только откормленный, как хряк, а вместо полушубка на нём дерюга.

– Но мы и с татарами дружим, – продолжало существо, – мы с татарами в мире. Молимся о благоденствии своих супостатов, как христианский закон велит. Ведь бывает, что и свои, православные, хуже татар разбойничают. Ты-то не таков ли?

– Это Илая, ключник, – тихо сказал Яков, и Ослябя уж знал, что сын его снова улыбается. – Он добрый. Полюби его.

На вопрос о том, можно ли повидать игумена Сергия, сварливый Илая ответил, что преподобный сейчас в скиту, в дне пути от здешней обители.

– Отец Сергий иногда покидает нас, ищет уединения. Здесь стало неспокойно. С каждым годом всё больше людей, да и великий князь часто к преподобному обращается. Зовёт на Москву распри с Киприаном[63] разбирать.

Вокруг казалось безлюдно. Братия разошлась по кельям, чтобы подобающе одеться и прочитать положенные молитвы перед вечерней, которая по монастырскому обычаю начиналась сразу после захода солнца. Пономарь вот-вот должен был начать звонить.

Илая сказал, что и гостям надо бы присутствовать на службе, раз Бог привёл их сюда именно в этот час.

– Укажу вам келью, где поселитесь. Там и вещи свои, для храма непотребные, оставите, – пробурчал ключник, указывая на мечи приезжих и луки с колчанами.

Яшка и Ослябя приехали без доспеха, но пускаться в путь безоружными не решились и потому теперь покорно склонили головы и, ведя коней в поводу, следовали за Илаей, каждый шаг которого сопровождался глухим перестуком вериг.

В подслеповатых окошках виднелись желтоватые отсветы зажжённых лучин. Сами кельи тонули в густых зарослях лебеды. Метёлки с зеленовато-белыми цветами задевали за одежду и за ноги лошадей, производя громкое шуршание.

– Эх, траву нарастили, – пробормотал Ослябя. – Разве нет у вас косаря?

– Косаря ему подавай! – фыркнул Илая. – Едва порог переступил – сразу непорядки нашёл. Эх ты, воевода без войска, не раз пленённый!

Тропка повернула вправо, потом ещё раз и наконец уперлась в низенькую дверь. Наверное, эта келья была самой старой в здешней обители. Сложенная из толстых брёвен, с низко нахлобученной дерновой крышей, она примостилась возле ограды, под боком у древней сосны.

– Когда-то здесь жил инок Стефан, старший брат нынешнего игумена, – тихо сказал Яков. – А теперь кто здесь живет? Ответь, брат Илая.

– Да приютили одного, – отозвался тот. – Здоровый, громогласный, болтливый, но в вере твёрдый. Игумен дал ему послушание. По мне так лучше б молчать заставил два года. Но игумен милосерден, поэтому послушник сей прядёт кудель.

– Прядёт? – усмехнулся Яков.

– Прядёт, – подтвердил Илая. – И с нашим келарем более не дерётся. Меня не пинает, лицом в сугроб не кунает. Да и сугробов пока нет, но кто знает, что будет зимой.

Илая забарабанил в дверцу кельи. Вериги оглушительно забренчали:

– Эй, брат Александр! Принимай гостей! Поживут пока с тобой.

– Что шумишь, брат Илая? – раздался из темноты скрипучий голос, а затем из соседней кельи вышел неприметный человек в чёрной монашеской шапочке и в чёрном монашеском плаще-мантии. – Пуста Александрова келия.

– Как «пуста»? – опешил Илая. – А где же наш брат-пряха?

– Александр уж отправился к вечерне. Говорит, в храм надо поспешать, как на раздачу великокняжеской милости. Кто раньше придёт, тот больше и получит, обогатится небесным богатством.

– Спасибо, брат Серапион, – ответил Яков, который, как видно, знал по именам всю здешнюю братию.

В глубоком мраке Ослябе не различить сыновьего лица. Но он снова знал, знал наверняка, что Яков широко улыбается ему.

Они вошли в келью следом за примолкнувшим Илаей. В углу под потемневшей иконой Николая Чудотворца бледно светил красноватый огонек лампады, выхватывая из мрака большеглазый лик и простую угловую полку, на которой стояла эта икона. Ключник засветил лучину, стало светлее, и Ослябя смог рассмотреть наваленные в углах кельи кипы конопляного и льняного волокна, связки новых верёвок, прялку, полные веретёна пряжи, узкую лежанку, застеленную старой медвежьей шубой.

– Дяденькина одёжа, – сказал Яков, усаживаясь на лежанку.

В углу кельи белела печка, а на ней – о чудо из чудес! – стоял огромный расписанный солнцами и петухами ковш, наполненный обычной водой.

Погибель, лук и колчан Якова уже нашли себе место в углу – на связках пеньковой верёвки. Ослябя пристроил своё оружие на табурете у входа в келью.

– Поначалу у Александра плохо получалось прясть, но потом пообвыкся. Вон сколько напрял, старательный, – Илая говорил тихо. Сварливость покинула ключника, словно он отложил её в сторону так же, как Яков и Ослябя отложили оружие. – Ай, мило моему сердцу, что нашлись родичи нашего Александра! Добрый он человек, хоть и страстям подверженный. Потому не монах он. Нет, не монах, в послушниках ходит и дальше будет ходить, но Александр упорствует, хочет схиму принять. Шумит, говорит, что не отступится. Пусть. Уединенный труд, молитва и наше братское соучастие помогут ему, помогут…