Она совершила еще одну большую ошибку, связавшись с шерифом Тиллменом. Джейн лучше всего действует в одиночку: волчица, которая умеет ориентироваться по лунным теням даже при свете дня, одинокий хищник, которого так или иначе пристрелили бы, но теперь пристрелят раньше, потому что, к какой бы стае она ни прибилась, стая совершит больше ошибок, чем волчица, действующая сама по себе. У Хендриксона теперь есть поводок, на котором он держит женщин Тиллмена, хотя они об этом не догадываются, и когда они воссоединятся с шерифом, Хендриксон заполучит и его. А если в его руках будет шериф, вскоре он заполучит и Джейн Хок.

Беспокойство, которое он испытывал прежде, было преходящей эмоцией, возникшей, потому что он на короткое время утратил осознание неоспоримой истины: он и все аркадцы не только находятся на правильной стороне истории, но и могут переписать ту историю, которая была до них. Они вычеркнут из прошлого все факты и философские течения, которые сочтут неудобными для себя. Что касается будущего – истории того, что будет, – то они перепишут и его, день за днем, вплоть до вечности. Снова овладев истиной, он больше не способен воспринимать дурные предзнаменования.

Что до целебных средств, то самая эффективная их комбинация – оргазм, отличный обед, превосходное вино и обладание турбовинтовым самолетом, под которым в объятиях ночи распростерся весь мир.

В 4:20 утра четверга, после девяти часов спокойного сна, Джейн села на раскладушке, спустила ноги на пол. Она проснулась так же мгновенно и окончательно, как если бы над ее ухом прогремел выстрел. В последних сновидениях мелькнуло понимание того, что она упустила что-то в кентуккийском городишке.

Она пришла в ужас, увидев, до чего низвели жителей городка, и твердо решила освободить детей из заключения, а потому не учла, что обычных предосторожностей может оказаться недостаточно для этой Доменной Печи с ее странной обстановкой. Она дала поручение одному из опекунов детей уничтожить все видеозаписи в так называемой школе. Но что, если в самом городке имелись не только камеры для фиксации трафика?

Поскольку город был центром переделки людей, аркадцы, вероятно, следили за результатами эксперимента по установлению тотального контроля, чтобы усовершенствовать его в будущем. Доменная Печь, наверное, просматривается вся, до последнего квадратного фута. Джейн не заметила избытка следящих устройств, но сегодняшние камеры высокого разрешения были совсем небольшими и могли хитрым образом встраиваться в любой предмет: не исключено, что она прошла мимо них.

Она оставила свой «форд» в тихом жилом квартале, где ни одна камера не должна была зафиксировать, как она подходит к машине или выходит из нее. Но если они все же опознали ее автомобиль? Полицейские машины все чаще оснащались автоматическими устройствами распознавания номеров. Джейн могла передвигаться анонимно только до тех пор, пока они не знали марки и цвета ее машины, а также номера.

Ложась спать, она не сняла джинсы и свитер и теперь надела кроссовки, наплечные ремни с пистолетом и спортивную куртку. Четыре девочки по-прежнему спали без задних ног. Джейн вышла на тускло освещенную веранду и закрыла за собой дверь.

Оклахомская ночь была прохладной, ясной и тихой. Джейн осмотрела парковку, где было темнее, чем ей хотелось бы: нечеткие очертания машин, похожих на громадных свиноподобных животных, которые едят из кормушки. По улице медленно проехал грузовик с логотипом и названием молочной фермы на кузове. Подозрительно медленно? В наступившие времена ничто не было тем, чем казалось на первый взгляд, и даже грузовик молочников привлек внимание. Джейн проводила его взглядом, прислушалась – не прекратит ли шум двигателя затихать, не станет ли громче по мере возвращения машины. Но шум все удалялся и удалялся, пока не смолк совсем. На противоположной стороне улицы ничто не задело тревожной струны ее интуиции, и она поверила, что детям ничто не грозит.

Она подошла к своему «форду» и вытащила из-под переднего пассажирского сиденья инструменты: отвертки с плоским и крестообразным жалом, плоскогубцы, разводной ключ. Каждый располагался в отдельном кармане складной сумки из кожзаменителя. Завернутый в тряпку молоток лежал рядом с сумкой. Действуя проворно и тихо, в надежде, что никто не обратит внимания, Джейн скрутила с «форда» задние и передние номера и положила их в машину.

Без номеров она рисковала вызвать к себе интерес дорожной полиции. Но после выезда из Ардмора они съедут с федеральной трассы номер тридцать пять и найдут тихое место. Там придется поработать плоскогубцами и молотком, чтобы передний номер выглядел так, будто слегка ударился обо что-то, хотя Джейн хотела лишь исключить вероятность распознавания номера. Можно накидать липкой грязи на задок «форда», в особенности на номер. Такой обманный маневр поможет добраться до ранчо Сэккетов. Но любой коп, увидевший оба номера, поймет: здесь что-то неладно.

Когда Джейн вернулась, девочки еще спали. Она воспользовалась этим, достала новую одежду и первой отправилась в ванную. Долго стоять под душем она не стала, потому что не слышала ничего, кроме стука воды по стенкам и полу кабинки, а ее воображение рисовало то похищение детей, то неожиданное кровавое нападение на них.

Поздним утром в четверг Ребекка с Джоли ждали у багажной карусели чикагского аэропорта «О’Хара интернешнл», и наконец в толпе входящих пассажиров появилась Твайла. Высокая и стройная, в темно-фиолетовом платье, с мелкими складками на плечиках и слегка гофрированной планкой, с курткой на руке, она выглядела не столько девятнадцатилетней студенткой колледжа, сколько знаменитой моделью лет двадцати пяти, излучающей опыт и умудренность. Улыбка, появившаяся на лице при виде родных, сделала Твайлу еще привлекательнее.

Ребекка обрадовалась, наблюдая за старшей дочерью, и укрепилась в убеждении, что вместе они выдержат этот шторм, но все же внимательно осмотрела людей, вошедших следом за Твайлой, – не проявляет ли кто-нибудь излишний интерес к ее дочери? Но она не прошла специальной подготовки и не умела анализировать поведение толпы, а в подобных ситуациях подозрительными кажутся либо все, либо никто. Твайла обняла и поцеловала мать:

– Я очень скучала.

А затем, обнявшись с Джоли, Твайла забыла обо всем на свете. Сестры, смеясь, тут же завязали оживленный разговор, обсуждая прически и одежды друг друга – нередко с дружеским сарказмом, в котором поднаторели с ранней юности.

Ребекка почти забыла, как похожи ее дочери, не внешне – у каждой был свой стиль, – но в смысле энтузиазма и интеллекта. Благодаря двухлетней разнице в возрасте они всегда были близки, как близняшки. Страстью Твайлы было искусство (ее талант так сильно заявлял о себе, что на втором курсе ей сократили плату за обучение на две трети, пообещав в будущем вообще убрать), тогда как Джоли жила ради литературы.

Обнимая Джоли за плечи одной рукой, Твайла обратилась к матери:

– Ты сказала: бросай все, приезжай, никто не умирает, но дело важное. Такая тайна, такая драма! Страсть как интересно. Рассказывай.