лежащую перед ним обнажённую девушку, Тюнвиль вдруг понял, что если уступит драконьему желанию, то всё закончится минут за десять. А потом…

Он прекрасно знал, что будет потом.

Потом уже не будет такого горячего безумия, не будет этого дрожания губ, дрожания тела, дрожания… сердца?.. Да, наверное, сердца. Потому что иначе Тюнвиль не мог объяснить, что происходит с ним на этом берегу, возле странного города с солнечным названием.

Потом исчезнет всё и никогда больше не повторится – ни этот закат, ни шум моря, ни капельки солёной воды на бархатистой коже, которые хочется осушить губами…

Исчезнет всё, потому что принцесса Хилдьдерика перестанет быть горячей солнечной девой, и станет обыкновенной женщиной…

И этот прекрасный мир перестанет существовать

Неожиданно для себя, Тюнвиль повторил эти слова вслух, и даже больше:

– Мой мир перестанет существовать, – сказал он, глядя в блестящие от слёз и затуманенные от страсти глаза принцессы Хильдерики.

– Что? – шепнула она, словно сбрасывая с себя пелену любовного безумия и медленно возвращаясь на землю с солнечных небес.

– У меня к тебе просьба, – продолжал Тюнвиль, гладя её лоб, щёки, губы кончиками пальцев, и всё чётче понимая, что не готов так быстро расстаться с этим сокровищем, совсем не готов расстаться, – если захочешь уйти навсегда – позови меня. Я уйду вместе с тобой.

Море успело трижды накатить на берег, прежде чем принцесса Хильдика поняла, что услышала.

– Ты с ума сошел?! – спросила она потрясенно, и глаза её распахнулись так широко, что ресницы, казалось, достали до бровей. – У тебя власть, сила, красота… Это мне нечего терять.

– Мне не нужен мир, в котором не будет тебя, – сказал Тюнвиль, и всё сразу стало на свои места. – Почему ты не подумала обо мне? Как можно быть такой жестокой, принцесса Хильдерика?

– Жестокой? – произнесла она тоненьким голоском и заплакала – тихо, горько, цепляясь за голые плечи дракона, пытаясь притянуть его к себе поближе.

Она что-то говорила, но Тюнвиль не сразу разобрал – что именно. Но она повторяла снова и снова, и, наконец, дракон понял, о чём этот лепет – принцесса хотела принадлежать ему здесь и сейчас.

Здесь и сейчас…

– Маленькая, пугливая рыбка, – прошептал он, осушая её слёзы поцелуями. – Ведь нужно было так мало, чтобы сделать меня счастливым… Всего лишь сказать, что ты хочешь быть моей…

– Да… да!.. – выдохнула она, обхватывая его за шею, но Тюнвиль мягко разжал её руки.

– Не здесь и не сейчас, – сказал он, чувствуя, как страсть постепенно уступает место нежности.

Странное чувство – нежность. Не такое сильное, как страсть, но… в то же время намного сильнее. Это как сравнивать девятый вал во время бешеной бури и ласковый прибой. Первое кажется всеразрушительным, а второе – таким беззащитно-ласковым. Но разрушает неприступные скалы именно ласковый прибой, а не волна во время бури.

– Если ты готова принадлежать мне, – произнёс Тюнвиль, плавясь в объятиях принцессы, как кусочек воска в огне, – то я хочу сделать всё не торопясь. И не здесь, после того, как ты чуть не утонула… И не так… Хочу, чтобы ты навсегда запомнила…

– Я и так запомню, – шепнула она, как поклялась, но дракон с улыбкой покачал головой.

– Ты ничего не знаешь о любви, маленькая девственница, – сказал он, целуя её уже другими поцелуями – тихо, ласково, точно так же, как прибой целовал серые скалы, возвышающиеся рядом. – Ты не знаешь, как это может быть прекрасно.

– Не знаю, – согласилась она, откидывая мокрые волосы с его лица. – Ты мне это покажешь?

– Только пожелай, – подтвердил дракон.

– Тогда я желаю, – она улыбнулась, и эта неуверенная, слабая улыбка стала для Тюнвилей последней каплей в чашу счастья этого дня.

– Тогда я иду за твоей одеждой, – сказал дракон, не спеша выпускать своё драгоценное сокровище из объятий, – а ты ждёшь меня. Поняла? Ты – меня – ждёшь.

Она кивнула, и он разжал руки, медленно поднимаясь.

Девушка села на песок, обхватив колени и пытаясь прикрыться волосами. Это показалось Тюнвилю трогательным и милым, и он в два счёта взбежал на скалу, оглядываясь через шаг, и отыскивая взглядом хрупкую фигурку у самой кромки воды.

Но принцесса не пыталась больше броситься в море, и когда он притащил её рубашку и платье, оделась, стуча зубами и вздрагивая. Вряд ли она дрожала от холода, потому что даже дракон его не ощущал. Скорее всего, это наступило запоздалое расслабление, и её телу требовалось не тепло, а отдых.

– Отчаянная маленькая безумица, – мягко поругал её Тюнвиль. – Тебе надо забыть обо всём и выспаться. А ещё лучше – выпить вина, чтобы вот в этой голове, – он прикоснулся пальцем ко лбу принцессы, – не появлялись больше такие страшные мысли.

– Я справлюсь и без вина, – на этот раз она улыбнулась увереннее.

– Не испугаешься, если я превращусь в дракона и унесу тебя в башню, принцесса? – спросил Тюнвиль полушутя, полусерьёзно. – Правда, придётся воспользоваться твоей башней, потому что до моей лететь далековато.

Она снова распахнула глаза, похлопала ресницами и молча, с некоторой опаской, кивнула.

– Не бойся, – Тюнвиль не удержался и погладил её по щеке. – Я тебя ни за что не отпущу. Пока летим, можешь закрыть глаза. Хорошо?

Она опять кивнула, и он отошёл подальше, чтобы не задеть её по нечаянности. В этот раз превращение в дракона произошло быстро и совершенно безболезненно, хотя он даже не потрудился зайти в морские волны. Наверное, телесная боль притупляется, если пережить боль душевную. А Тюнвиль ни за что не хотел бы переживать минуты, подобные тем, что пережил, когда принцесса прыгнула со скалы.

Он заметил, что в момент превращения принцесса приоткрыла губы и всплеснула руками – будто ахнула, но драконье обличие скрадывало звуки.

«Не бойся, – мысленно обратился Тюнвиль к девушке. – Это я, всё тот же, всё твой же… Я возьму тебя, но не причиню вреда…».

Хильдерика поняла, потому что замерла, а потом подалась вперёд, вглядываясь в него с удивлением, любопытством, но уже без страха.

Тюнвиль расправил крылья, обретая твёрдость полёта, подхватил девушку передними лапами, стараясь не сжимать слишком сильно, и взлетел.

Она, конечно же, испугалась, потому что схватилась за него – вернее, попыталась, но руки