знал, что донские казаки и четыре эскадрона Павлоградского и Мариупольского легкоконных полков должны были обогнуть Ягорлыкский залив и выйти на берег моря. Поэтому был уверен, что Суворов и поскачет именно туда. Но генеральский конь, вдавливая копытами в песок жесткие кустики типчака, круто повернул в противоположную сторону. Дорога пошла равниной, на которой встречались круглые озерца-заливы, посверкивавшие из-за рогозы и камыша. В траве кое-где желтели запоздалые цветы зверобоя, целились вверх стрелы соцветий подорожника, белели плоские головки тысячелистника.

— Если бы не лиман да вот эти кучегуры сбоку, — обернул Суворов к ординарцу возбужденное лицо, — подумал бы, что скачем лугом где-нибудь под Москвой. — Он посмотрел на купы деревьев, видневшиеся далеко впереди, и добавил: — Тысячи верст, а земля одна.

Через полчаса возле дубовой рощи они догнали Муромский пехотный батальон. Отдохнув после долгого перехода, мушкетеры гасили костры, разбирали с козел ружья, надевали ранцы, водоносные фляги и строились в походные колонны.

Командир батальона, молодой, энергичный капитан Колонтаев, с которым Тищенко познакомился еще в Кременчуге, отдал рапорт генерал-аншефу. Выслушав его, Суворов спешился и подошел к правофланговому первой колонны.

— Вакуленко?! Старый знакомый! Помнишь лес Делиорман под Козлуджи?

— Как не помнить, ваше высокопревосходительство, — вспыхнув румянцем оттого, что его узнал сам Суворов, ответил старый мушкетер. — Турецкую армию наголову разбили.

— А теперь одолеем варваров?

— Одолеем, ваше высокопревосходительство! — прозвучали десятки голосов. — Обязательно одолеем! Не впервой с басурманами в рефектуаре[110].

— Сколько верст до Кинбурна? — неожиданно спросил генерал-аншеф.

— Один переход.

— А до врага?

— Два аршина, семь вершков, — не моргнув глазом, выпалил Вакуленко. — Не дальше моего штыка.

— Правильно говоришь! — просиял Суворов. — Страшен для врага русский штык, но не менее страшны быстрота, внезапность, натиск.

И вдруг над рощей, над широкой поляной, где строились батальоны, без команды взметнулось могучее, многоголосое: «Ура! Ур-ра Суворову!»

— Выступайте, — велел Александр Васильевич Колонтаеву, — не задерживайтесь. — И, вскочив в седло, сказал растроганно: — Богатыри. С такими и ад не страшен.

Пока разнузданные кони хрупали овес в нацепленных Тищенко на их шеи полотняных торбах, Суворов, как и всегда, не терял зря времени. Обошел урочище со стороны лимана, осмотрел самые высокие деревья, поляны; усеянный, будто картечью, фиолетовыми ягодами терновник, непроходимые чащи которого тянулись вдоль дороги по песчаным холмам.

— Помилуй бог, лучшего места для резерва и не найти, — сказал, довольный своими наблюдениями. — Муромцы станут лагерем возле Покровского редута в четырнадцати верстах от Кинбурна, а здесь, в урочище, спрячем от варваров эскадроны Санкт-Петербургского драгунского полка. Вот и наблюдательный пункт, — похлопал ладонью по стволу высокого развесистого дуба. — Коней только придется в лимане поить, хотя там вода и солоноватая. — Прищурившись, посмотрел на ординарца.

— Не придется, Александр Васильевич.

Тищенко выдернул из кожаных ножен широкий тесак и, опустившись на колени, четверти на две раскопал землю. Через несколько секунд неширокое дно ямки начало покрываться прозрачной водой, просачивающейся снизу сквозь песок. Ординарец энергично заработал тесаком, пока из-под лезвия не забил ключик.

Суворов зачерпнул пригоршню чистой, прохладной воды и приник к ней губами.

— Пресная! Помилуй бог, пресная! — вскинул брови. — Порадовал же ты меня, голубчик, право слово, порадовал, а то пришлось бы рассекречивать эскадроны.

Тищенко делал вид, что верит в искреннее удивление генерал-аншефа, как должное воспринимал его похвалу, хотя хорошо понимал, что от острых глаз Суворова навряд ли укрылись свежевыкопанные ямки в ложбине этой рощи, водой из которых мушкетеры наполняли деревянные походные фляги. Но разве он, бывалый ординарец, не знал Александра Васильевича, его хитростей?

Тищенко перебросил через седло суконный вальтрап и придержал за уздечку коня — ждал, пока подойдет Суворов. Но генерал замедлил шаг, с любопытством посматривая на гору. Ординарец тоже закинул голову. Высоко в небе парила похожая на степного коршуна птица. «Не такая уж невидаль в этих местах», — подумал Тищенко. Но, спускаясь широкими кругами все ниже и ниже, птица словно бы вырастала на глазах, и уже ее полуторасаженные крылья бросали на поляну тень, в которой мог бы спрятаться и всадник вместе с конем. Хорошо был виден могучий крючкообразный клюв гигантской птицы, ее рыжеватое оперение, короткий белый хвост:

— Так это же морской орел! — радостно сказал Тищенко, вспомнив рассказы местных рыбаков о крупном белохвостом орле, который, падая камнем, ловко выхватывает из морской воды кефаль, скумбрию, а то и судаков, и щук.

— Морской? — переспросил Суворов, следя за птицей. — Хо-о-рош! Глаза какие пронзительные — всё увидят, никакая щука от них не спрячется.

А орел парил и парил над рощей, то почти задевая массивными когтями за верхушки деревьев, то снова поднимаясь в небо на расправленных крыльях.

«Наверное, у него где-то здесь гнездо», — подумал Тищенко, когда, коснувшись крылом густой кроны дуба, под которым стояли оседланные уже кони, орел плавно развернулся и полетел к лиману. Сверху, вертясь волчком в воздухе, на поляну опускалось длинное белое перо. Суворов быстро выставил вперед обе руки и, пробежав несколько шагов, поймал его на лету.

— Узнал-таки своих! — заговорил, со счастливым видом рассматривая потерянное морским орлом перо. — Гордый, не захотел спускаться ниже, а перо мне для реляции[111] бросил. Хорошая примета. — Он спрятал перо за борт полотняного дорожного кафтана и поставил ногу в стремя. — А теперь трогаемся к морю.

Чем ближе подъезжали они к морскому берегу полуострова, тем реже попадались на пути перелески, густые камыши, ольшаники. Песчаная равнина была покрыта реденькой травой. Только вокруг соляных озер, в ложбинах краснели солеросы[112] да пышно цвел кермек[113], будто голубой дым расстилался по земле.

Возле Ягорлыкского залива встретили казачий разъезд. Бородатый есаул хотел сопровождать генерал-аншефа до ближайшего ретраншемента[114]. Но Суворов категорически отказался от его эскорта.

День уже клонился к вечеру, когда, перебравшись через мелководное озеро с твердым песчаным дном, утомленные далекой дорогой кони вышли к морю. Хотя ветра почти не было, к берегу на всем широченном просторе одна за другой мчались, косматясь белыми пенными гривами, крутые волны.

Справа под старой, корявой маслиной стояла обмазанная сизой озерной глиной избушка, возле которой хлопотал пожилой человек — развешивал на вехах небольшой невод-волокушу. Увидев всадников, рыбак нацепил остатки невода на кол, забитый в стену избушки, и бегом, утопая босыми ногами в сыпучем песке, заспешил к ним.

— Ваше