Результаты поведенческого исследования показали, что происходит ускорение ответа по однозначным стимулам при втором предъявлении, при отсутствии такого ускорения – по многозначным. При этом, при втором предъявлении многозначного стимула обнаружилось возрастание ошибок замены (использование ранее выбранного значения в неподходящем контексте, например «ВОЕННЫЙ ФАРШ»). Такой эффект мог быть спровоцирован взаимодействием двух механизмов: ускорения вследствие предшествовавшей обработки сходного стимула (что проявилось на однозначном варианте) и замедлением, вызванным актуализацией ранее предшествующего значения. Таким образом, поведенческие данные позволили продемонстрировать яркий эффект позитивного выбора, на фоне которого эффект негативного выбора мог не проявиться.

Однако результаты нейрофизиологического исследования показали снижение локального энергопотребления в гиппокампе при первом предъявлении словосочетаний с возможностью многозначной достройки по сравнению с однозначным условием, что свидетельствует в пользу гипотезы о вовлечении процессов подавления в разрешение многозначности.

Данный эффект близок по своему проявлению к так называемому эффекту забывания, связанному с извлечением информации из памяти [Anderson et al., 1994], который на нейрофизиологическом уровне может проявляться как относительное снижение активности гиппокампа. Полученный результат также соответствует гипотезе, в соответствии с которой к ранее невыбранному значению будет затруднен доступ [Аллахвердов, 1993; Gernsbacher, 1991] в результате супрессии последнего. Именно подавлением такого невыбранного значения может быть объяснен эффект снижения энергопотребления в гиппокампе при выборе варианта достройки многозначного слова по сравнению с контрольным условием, когда это же самое слово можно достроить только одним-единственным способом.

В настоящем исследовании на примере конкретной задачи изучения одного из аспектов работы мозга в ситуации разрешения многозначности показан способ реализации и эффективности конвергентного подхода.

Результаты позволили решить главную проблему: действительно ли существует механизм, обеспечивающий принятие отдельного решения о неосознании невыбранного значения? Для этого было успешно реализовано специальное исследование по поиску сбалансированного стимульного материала, а результаты обработки психологических и нейрофизиологических данных позволили судить о механизмах позитивного и негативного выбора значения слова в ситуации неоднозначности. Интересно, что полученные психологические данные подтверждают наличие позитивного выбора и не отрицают наличие негативного. Установленное при анализе функциональной активности мозга снижение локальной активации гиппокампа рассматривается нами как первое свидетельство вовлечения процессов подавления невыбранных значений при интерпретации многозначного слова.

Наша работа еще раз показывает, как важна для мульдисциплинарных исследований механизмов работы мозга продуманность и философское обоснование самой постановки вопроса, не говоря об интерпретации результатов [Дубровский, 2015; Велихов и др., 2018]. Простое накопление данных не ведет к парадигмальному прорыву. Человеку приходится жить в постоянно меняющейся среде и принимать решения об интерпретации многозначной информации всех уровней – от сенсорных стимулов до языка и коммуникации в целом, что зависит от разных видов контекста.

Романтические времена, когда психические функции благодаря наблюдениям тех лет как-то чудесно и стройно находили себе пристанище в определенных зонах мозга, а потом еще и «прописались» в правом или в левом его полушариях, – прошли.

Нобелевская премия за изучение функциональной асимметрии мозга человека была вручена Роджеру Сперри с коллегами в 1981 году, и интерес к этой теме вышел за пределы нейрофизиологии и медицины: диалог полушарий стал восприниматься как модель культуры и метафора в бахтинском смысле. Модная тогда идея бинарности (правое – левое, дискретное – континуальное, логическое – метафорическое, черное – белое, сырое – вареное, верх – низ, запад – восток, алфавит – иероглифика, арифметика – геометрия, язык – эмоции… список длинный) как бы получила материальный субстрат в виде реципрокно сосуществующих полушарий мозга, находящихся в постоянном непростом диалоге двух соседей, рожденных жить вместе. Этот тандем как-то уживался, толерантно сводя и примиряя – с помощью corpus callosum – разные когнитивные стили, даже разные цивилизации. Так и говорили: «правополушарная культура – искусство и Восток», «левополушарная культура – наука и Запад». История культуры готова была разместиться на оси от правополушарных «примитивных» до левополушарных «современных». Основания для этого были, и в приведенных здесь статьях примеры таких фактов показаны. Стоит, однако, вспомнить, что Ю. М. Лотман, так увлеченный метафорой внутримозгового диалога, весьма резко обрывал учеников, стремившихся нарисовать на доске таблицу из двух столбцов, куда как-то подозрительно просто упаковывались европейские жанры и стили (всякому понятно, что можно привести десятки противоречащих примеров на любом этапе развития культуры или в выявлении общей тенденции).

С тех пор многое изменилось, хотя сама модель продолжает развиваться, несмотря на иные контексты и методы исследований. Очень интересное представление различий в право- и левополушарных когнитивных механизмах развивает, например, В. К. Финн. Это не только новый шаг в осмыслении таких различий (нарушается привычная ось «логика – интуиция»; см. пионерские работы [Иванов, 1978; Маслов, 1983; Спрингер, Дейч, 1983]), но и в упорядочении самих координат познавательных процессов и их моделирования в системах «очеловеченного» искусственного интеллекта. Формулируя принципы структурной когнитологии, Финн противопоставляет, например, такие факторы, как изоморфизм структур данных и логическое противоречие («левое») и аналогия и исследовательский парадокс («правое»). Он приходит к выводу, что, помимо интеллектуальных способностей «левого» и «правого» типа, существуют и способности интегративного типа: например, к целеполаганию, отбору знаний, созданию целостной картины, объединяющей знания, способность к коррекции теории и поведения в условиях изменения ситуаций и знаний [Финн, 2009]. Из этого следует, что разные языки мышления не так уж непереводимы, и есть что-то вроде пиджинов… Речь идет о том, чтобы, как формулирует это Менский [2004], перебросить мост между естественнонаучной и гуманитарной культурами. Очень важными для осмысления различий и взаимодополнительности культуроспецифичных, в том числе и этнических, типов познания [Александров, Александрова, 2009, 2010] являются исследования на стыке наук, и сознание является одновременно элементом физики, нейрофизиологии и психологии.

Взгляды на мозговые механизмы высших психических функций с самого начала менялись волнообразно: то считалось, что психикой управляет весь мозг, то – когда Брока и Вернике описали пациентов с очаговыми поражениями левого полушария – у вербального языка оказался вполне определенный дом из двух специализированных отсеков – для восприятия и для говорения. Сразу появилось множество свидетельств того, что и другие виды психической деятельности имеют свои места, а мозг стал изображаться как лоскутное одеяло, где размещались счет, чтение, альтруизм, дружба, надежда, любвеобильность, самооценка и креативность, человечность и твердость.